target="_blank" rel="nofollow" href="#n_53" type="note">[53]
В кофейнях – фотографии Элефтериоса Венизелоса[54]! И все в один голос поют «Типперери»[55].
В Пере[56] перед гостиницей «Лондра»[57] не пройти: посреди улицы с десяток греческих солдат принялись отплясывать каламатьянос[58], остановилось движение и на Большой улице Перы[59]: там идут, играя на дудках и барабанах, облаченные в леопардовые шкуры шотландцы.
Гостиница «Токатлиан»[60] походит на распухшее мертвое тело, оно лопнуло, и у входа кишат черви: дельцы, иностранные агенты, контрабандисты-продавцы наркотиков, торговцы живым товаром и проститутки, проститутки на любой вкус. Бесстыдная роскошь, безумный пир, карнавал. Вавилонская блудница, облеченная в порфиру и багряницу, украшенная золотом[61], таскается по улицам Перы и Галаты.
Очи черные… – доносится из кафе-шантана. – Я жить хочу! Принесите шампанского! – распевают русские аристократки, избавляясь от последних бриллиантов.
Левантинки и полячки Абаноза и Тахтакале[62] облачились в чадры и притворились турчанками: национальный колорит востребован, а настоящие турчанки попрятались.
Говорят, что черный сенегалец из войска Мак-Маго-на[63] откусил сосок одной русской великой княгине. Две балерины из Большого театра от ужаса упали в обморок прямо перед Галатасараем[64].
У Анны закружилась голова. Еле волоча ноги, она пытается подняться по переулку Акарджа и задается вопросом, на месте ли Татавла[65].
Пока она шла до Татавлы, стемнело. Стал загораться свет в окнах. Двери многих домов были открыты и на порогах сидели люди. Кого-то из них Анна знала, но ее никто не узнавал. Как тень из другого мира она проследовала перед их глазами до Ай-Димитриса[66], где свернула налево. Вскоре она оказалась возле дома тетушки Агафы, где непременно должна быть и мать. Анна смотрит наверх – все окна темны. Она стоит, стиснув зубы, лоб у нее взмок: неужели все умерли?
«Мрр-няу», – о ее ногу потерлась кошка. Серая кошка. Серая, пушистая – как их кот. Как их Ас… Аслан!
– Аслан! Аслан! – зовет Анна со слезами. – Аслан, где Дик? Где наш песик? Умер?
На первом этаже открылось окно и послышалось «Па!» тети Агафы.
Сколько лет Анна не слышала этого «Па!».
А вскоре раздался и истерический крик матери:
– Держите меня! С ума сойти! Дитя мое!
Зажглись два окна, хлопнула дверь, заскрипела лестница. Да, эта лестница всегда скрипела.
«Спускаются», – думает Анна, уже зная, что, спускаясь, они непременно заденут столик с китайской вазой, из-за чего разразится скандал.
Вот он и начался.
– Душа моя, опять этот стол! Когда-нибудь мы убьемся насмерть!
И тетя Агафа:
– Клио, дорогая моя, куда же я его дену, если здесь его место?
Место столика – там, под лестницей. Место скамеечки
Откр. 17:4.
