привычным взглядом отметил тех, кто поленился встать, стараясь припомнить их фамилии, затем привычным жестом усадил остальных. После этого он протянул руку за мелом:
– В прошлый раз мы остановились на… – Алексей Петрович уже взял кусочек мела, а фраза так и осталась незаконченной. Да он и не мог её закончить, потому что просто-напросто не помнил, о чём шла речь на предыдущей лекции, не помнил даже, когда он её читал и читал ли вообще.
Это было уже слишком, да, для него это было уже слишком!
– Мы остановились на том, что… – пробормотал Алексей Петрович, чувствуя, что ему сейчас станет дурно. – На том, что…
Он побледнел, затем лицо его покрылось красными пятнами и на носу, скатившись со лба, повисла капелька пота. Слегка пошатываясь, Бесков подошёл к первой парте, за которой сидела долговязая девица с волосами, заплетёнными в косу.
– Можно мне… ваш конспект… – дрогнувшим голосом попросил он.
Взяв из рук девушки тетрадь, Алексей Петрович принялся переворачивать листочки, исписанные аккуратным, убористым почерком, но там были все какие-то совершенно непонятные ему формулы, которые время от времени прерывались туманными замечаниями. Бесков рассеянно разглядывал цифры, буквы латинского и греческого алфавитов, и его не покидало ощущение, что он впервые в своей жизни видит всё это, что всё это не имеет к нему никакого отношения, как будто он, Алексей Петрович Бесков, вовсе не профессор, не доктор физико-математических наук.
Из оцепенения его вывел шёпот за спиной, прозвучавший необычайно чётко в установившейся было тишине ожидания:
– Бес сегодня какой-то странный…
Алексей Петрович знал, что студенты за глаза называют его Бесом, и ему это ужасно не нравилось, поэтому он мгновенно обернулся на шёпот, в полной готовности запомнить обидчиков, чтобы потом наказать их при первом удобном случае, но тут же забыл об этом своем желании, увидев устремленные на него насмешливо-любопытные взгляды. Алексей Петрович вдруг ясно ощутил одиночество, осевшее тяжёлым камнем на сердце. Он почувствовал себя совершенно чужим среди всех этих смеющихся лиц, и ему показалось, что он слышит смех множества голосов, и смех этот становится всё громче и громче.
Нет, нет, это невероятно, этого не может быть, это всего лишь сон, глупый сон. Выронив тетрадь, Бесков с силой зажмурился, и неожиданно всё стихло, всё, кроме гулкого биения его собственного сердца. Несколько секунд, в течение которых он простоял так, зажмурившись, чувствуя, как лёгкий ветерок из окна обдувает его лицо и волосы, как медленно с него течёт по спине под одеждой пот, вслушиваясь в гулкий стук своего сердца, – эти несколько секунд показались ему бесконечными.
Когда Алексей Петрович открыл глаза и увидел десятки устремлённых на него взглядов, ему стало не по себе. Облизав пересохшие губы, он произнёс хриплым голосом,
