зубы, всем своим видом говорившие об обратном. Судя по ухмылке, он считал Грейс наивной дурочкой, которую ничего не стоит обмануть.
Уловив все в тот же миг и подавив вспыхнувшее негодование, Грейс ответила как можно серьезнее:
– У него усиливается жар, он очень страдает.
– На все воля Божья, – отозвался брат Джон. Наложив, нет, скорее шлепнув на рану припарку с вонючей мазью, он принялся накладывать новую повязку.
Действовал он настолько грубо, что тихо стонавший Аластер вскрикнул от боли. В один миг Грейс подскочила к постели и оттолкнула не слишком обходительного лекаря.
– Ради бога, не причиняйте ему лишней боли. Неужели у вас нет ни капли сострадания?
Забрав у монаха повязки, она решительно воскликнула:
– Позвольте мне самой перевязать его!
– Леди Грейс, – брат Джон больше не скрывал своего раздражения, – не мешайте!
Однако Грейс была настроена более чем решительно:
– Я сама перевяжу его.
От подобной дерзости лицо монаха побагровело. Он заскрипел зубами, но Грейс была не из пугливых. Чаша ее терпения переполнилась: сколько уже можно смотреть, как издеваются – по-другому это никак нельзя было назвать – над ее мужем? Пусть она не была сведущей во врачевании ран, но перевязать больного так, чтобы не усугублять боли, она умела.
Брат Джон замер в полной растерянности, затем фыркнул от негодования, но, не зная, что сказать, вскинул руки, повернулся и вышел, громко стуча башмаками.
– Он скоро вернется, – обронила Эдна.
– Кто бы сомневался. И наверняка с подкреплением, так что нам надо торопиться.
Грейс с помощью Эдны ловко и бережно перевязала сломанную ногу Аластера, почти не причинив ему боли. Он лежал тихо с закрытыми глазами, лишь иногда вздрагивая. Когда перевязка была закончена, Грейс внимательно посмотрела в лицо мужа.
– Как ты себя чувствуешь? Где у тебя болит больше всего?
По лицу Аластера скользнула тихая улыбка.
– Везде, миледи. Мне больно до конца ногтя на мизинце ноги, так больно, что больше нет сил терпеть.
– Скоро тебе станет лучше, – попыталась утешить его Грейс, надеясь, что он не заметит ни по ее глазам, ни по голосу, что она лжет.
– У тебя доброе сердце, дорогая. Жаль, что я понял это так поздно. Ах, если бы у меня было время исправить мою ошибку… – Его голос дрогнул и оборвался.
От этого признания у Грейс сжалось сердце, ей стало так горько и больно, что она едва не заплакала. Ей было жаль его, себя, свою собственную погубленную жизнь, в которой у нее, в сущности, не было, а теперь точно не будет ни любящего мужа, ни семьи, ни детей, ничего того, из чего состоит женское счастье. Да, их брак был заключен не на небесах, а исходя из клановых интересов, тем не менее и она, и Аластер если и не любили друг друга, то по крайней мере испытывали друг к другу симпатию. Если бы не война, разлучившая их на многие годы,
