же, под прикрытием чахлых деревьев, Синав решил потренироваться во владении мечом. Он занял стойку, с улыбкой вытащил клинок и сделал несколько пробных выпадов. Для человека, носящего кинжал, он весьма умело обращался с мечом. Да, ему было далеко до рыцарской грации, его движения не имели отлаженной точности, но даже незнакомому с боевыми искусствами человеку становилось понятно, что юноша далеко не в первый раз взял в руки это оружие.
Синав не обладал исключительным умом, природа не одарила его прекраснейшей внешностью, он не мог похвастаться своими достижениями, однако при этом у него была страсть к острой стали, и если его душа лежала к изучению, то только этой науки. Танец смертоносной стали в руках солдат был для него самым приятным зрелищем, и для шлифования этого навыка он был готов проливать пот литрами.
Он часто приходил наблюдать за солдатами, когда те устраивали тренировочные поединки. Мальчишкой он поднимал палку и приминался повторять позиции и выпады, вызывая смех окружающих. Начиная с шестнадцатилетнего возраста он стал напрашиваться на участие в тренировочных поединках. По большей части отдыхающие солдаты использовали его в качестве мальчика для битья, но Синав осознанно шёл на это, обменивая болезненные синяки на бесценный опыт. Собственно, кинжальный бой он освоил именно таким образом, как и обычный мордобой, приносящий ему куда меньше удовольствия. Со временем так он и стал зарабатывать на жизнь, участвуя в поединках и дуэлях, тем самым отдаляя от себя мать, не устающую напоминать ему, что он играет своей жизнью. Не исключено, что его увлечение ухудшило её состояние после смерти отца.
Вряд ли во всём Мельхироне хоть кто-то догадывался, что в жизни Синава имелся настоящий учитель – кладезь советов, наставлений и ругани. Пахло от него хуже, чем от выгребной ямы, но в пропитых мозгах заключалась мудрость, разделяющая жизнь от смерти.
Все воспринимали безногого кавалериста за выжившего из ума пьянчугу, но Синав нашёл в нём великого наставника. Его уроки были тяжелы, и не единожды Синав собирался послать этот изуродованный кусок плоти куда подальше и уйти, но всякий раз его останавливало желание овладеть сталью, и ему приходилось сдерживаться. Кавалерист по прозвищу Обрубок сделал деревянный меч и никогда не стеснялся в выражениях. Если ему что-то не нравилось в движениях молодого Синава он кидался в него камнями или попадавшимися под руку пустыми бутылками. А если юноша не выполнял его требований, проявлял строптивость или не мог выполнить упражнение, тогда Обрубок закатывал свои штанины и заставлял Синава смотреть на смердящие шрамы, он распахивал рубашку и водил пальцами по оставшимся рубцам.
– Ты хочешь иметь такие же? Хочешь, чтобы твоё тело изрубили в куски? – Вопрошал он в такие моменты, а Синав чувствовал подкатывающее к горлу отвращение.
Обрубок знал, чем его мотивировать. Следовало признать, что его внушение не утратило своей силы и теперь, ибо всякий раз, готовясь
