к себе, обнимая.
Бабушка с дедушкой очень редко меня брали с собой куда-нибудь. Потом, я поняла, что их и самих приглашали-то редко. Как-то нужно было ехать на свадьбу к родственникам, пришлось и меня взять с собой, чтобы не оставлять одну в доме. Меня вместе с другими детьми завели в комнату, нам принесли еду, фрукты и сладости, а еще каждому вручили по шоколадному яйцу-киндер-сюрприз. Я очень проголодалась, мне очень хотелось съесть все с принесенных тарелок, но другие дети к столу не подходили, и я тоже стояла тихо в уголке, наблюдая за происходящим. Дети галдели, разворачивая своего киндера, разламывая и доставая маленькую игрушку. Почти никто не ел шоколадную скорлупу, и я понимала, что для них главное – быстрее достать игрушку. Они складывали обрывки яркой фольги и разрушенный шоколад на столик с едой и шумно выясняли, у кого какая игрушка теперь появилась в коллекции. У них было совсем другое детство. Они просто жили со своими детскими проблемами, им не приходилось, как мне, выживать в диких для ребенка условиях – в чужом доме с чужими людьми, для которых я обуза на долгий срок. У меня украли детство. Тогда я для себя сделала большое открытие. У меня нет детства. Я точно знала, что оно у меня было – я хорошо помнила заросшую к вечеру щеку отца и его взгляд, я хорошо помнила мамины теплые руки и круглые колени, а потом его украли, и сейчас у меня его точно нет. У меня нет детства.
Каждую субботу после купания бабушка меня била и твердила, что я за всю неделю чего-то не сделала, в чем-то ее не слушала, что я вообще никчемная и никому не нужная. И это продолжалось почти до одиннадцати лет. Поэтому я ненавидела этот день, я дрожала и ждала, когда заходила в ванную, что она меня снова будет безжалостно бить, толкать, обзывать. От неудачных толчков и падения на скользком полу у меня остались заметные шрамы. А синяки от побоев бабушки почти никогда не проходили. Я тогда не понимала почему бабушка это делает. Я долго задавала себе вопрос, а что я сделала не так. За что она так издевается надо мной? Почему она так себя ведет со мной? Но потом поняла, когда однажды услышала:
– Я ненавижу твою маму, я ненавижу вас всех. Ты мне всю жизнь испортила. Она навязала мне тебя с братом, посадила на мою шею. Я теперь с тобой мучаюсь. Ты мне не нужна. Я только и жду того дня, когда тебе исполнится семнадцать лет, и пусть приезжает и забирает тебя куда хочет, либо иди сама, куда ты хочешь.
Я – ненужный человек.
Я – обуза.
Можно в это поверить, если слышать это каждый день от родного человека. Я старалась об этом не думать. Я могла часами просиживать с книжкой за школой. Одноклассники уже привыкли к этому и не дразнили меня. Они знали, как мне и моему брату приходилось существовать в доме бабушки и дедушки и, наверное, жалели. Мне было все равно. Я усаживалась на лавочку рядом со школьной спортивной площадкой, доставала книжку, доставала кусочек хлеба и погружалась в чтение, в переживание героев, в череду событий и фантазий. В эти часы меня никто не донимал упреками. Никто на меня не кричал
