его, он не соображает, что городит. А вам, граф, вот что скажу: катитесь к черту. Вы неблагодарная свинья, и отныне знать вас не желаю.
Плюнув под ноги, Андрей Александрович развернулся и ушел в дом. Оба смотрели ему вслед. Студент печально, граф весело.
– Вы поступили некрасиво, Евгений Павлович. Зачем обидели человека?
– Уж его обидишь, – Чернокуцкий, несмотря на проявленную бестактность, пребывал в прекрасном расположении духа. – Строит из себя святошу, а ковырни – говно полезет. Так-то он парень неплохой, однако же выгоды своей не упустит. Вот и меня все агитировал: вложи деньги, вложи деньги. Нет, говорю, вам под поручительство отдать, все равно что выбросить. Лучше уж поживу на них как следует, мирскими радостями наполнюсь. Сколько, не знаю, это уж как Богу угодно. Хотя есть этот Бог или нет, никто определенно не знает. Вы вот видели его? Я нет.
Слушать браваду пьяного кутилы не хотелось, но и демонстративно уйти, как это сделал обиженный Кравцов, было бы неприличным. Пришлось остаться докуривать сигару.
– История с этим Скукиным в высшей степени интересна, – продолжал граф, который, по всей видимости, понятия не имел, что такое чувство такта. – Вы, верно, не знаете? О, да там целый детектив. Значит, так дело было…
– Пожалуй, не стоит, – перебил его невольный слушатель. – Скажите лучше, почему вы себя так некрасиво ведете?
Тот картинно развел руками.
– Понял, понял. Раз неинтересно, Скукина трогать не будем. А почему себя так веду, охотно отвечу. Мое поведение вызвано исключительно любовью к правде и только к ней. Верите ли, тяжко мне. Как на духу перед вами, право слово. Смотришь на эти физиономии лощеные, на вежливость показушную, на манеры великосветские, и до того тошно становится, хоть вешайся. «Простите сударь», «Извините, сударь», «Какая чудесная погода, не правда ли». Тьфу. Строят из себя невесть что, из кожи лезут, лишь бы показаться в наилучшем свете. А сами-то говно люди, можете мне поверить. Я человек простой и правил этих глупых не признаю. Ежели о человеке дурно думаю, так ему в лоб и скажу. Ну а уж если обниму кого и расцелую, то знайте – это искренне. Вот вас, Антон Вячеславович, готов хоть сейчас обнять, потому как человек вы хороший.
– Я Семенович, – поправил его студент и поморщился. Не от того, что граф в отчестве его ошибся, а что и вправду обниматься полезет.
Действительно, полез. Да так стремительно схватил его в объятия, что Антон не успел среагировать. Тихо хрустнул позвоночник, в лицо пахнуло спиртным. Хорошо хоть целоваться не стал. И на том, как говорится, спасибо.
– Вы, верно, недоумеваете, как такого грубияна и невежду терпят в подобном обществе? Легко отвечу. Потому, что только я и могу правду сказать. Послушайте, как разговаривает этот Илья Ильич, аристократ хренов. Так все у него обтекаемо и до того основательно и тяжеловесно, что пока до сути дойдет, не вытерпишь. К чему это словоблудие, спрашиваю я вас?
И так у многих
