хотя она ясно не увидела, но инстинктивно догадалась о том, что немец имел в виду, она от кого-то уже слышала о такой защите от нежелательной беременности.
– Ох, простите, я не больна, нет! Но… – она решительно не знала, что хотела ему сказать, хотя его демонстрация заботы о здоровье женщины её воистину так тронула, что она почувствовала себя перед ним беспомощно голой. И ей было неприятно от одной мысли, если вдруг бабы начнут за глаза презрительно звать её немецкой шлюхой, с чем она не могла не согласиться, и это отбивало у неё всякое желание. К ней пришла успокаивающая мысль, что будь на его месте такой же галантный русский мужчина, она бы, возможно, испытала то же самый соблазн…
– Как? Тьебя я напугаль? – удивился Дитринц. – Или ти вспоминаль свой жених?
– Нет, по-вашему, найн, я немного изучала ваш язык в школе! – бодро сказала Шура, чтобы отвлечь его от разговора о женихе, которого ей, казалось, сейчас никогда у неё не было. Шура вежливо улыбалась офицеру, совсем не похожему на фашиста, что её успокаивало, убаюкивало совесть, ощущая уже себя почти пьяной, что он вскоре понял и налил ещё по рюмке, так как сам был трезв, как русский холод. Он так и сказал приподнято, стараясь своим мужским обаянием сломить её внутреннее сопротивление, и это он ясно читал по лицу девушки. Она пребывала в том состоянии, когда в душе борются две противоположные силы: нельзя и можно. На стороне «нельзя» – обет верности, данный любимому мужчине, и «можно», когда этому противостоит «нельзя». И она не могла его обойти или просто цинично переступить подавлением стыда и совести. Дитринц помнил, как в своё время возникла в газетах шумиха, направленная против австрийского психоаналитика еврейского присхождения Зигизмунда Фрейда: некоторые его работы о бессознательном и сознательном он читал с интересом, проникнувшись симпатией к его экспериментальному учению, произведшему своего рода революцию в психиатрии и психологии. Фрейд создал новую школу психоанализа, став тем самым его основоположником. Но приход к власти нацистов вынудил учёного покинуть родину. Однако посеянные семена психоанализа проросли в умах людей запрещённым знанием…
Собственно, о Фрейде он вспомнил совсем не случайно, так как ответ девушки, не желавшей ему говорить о женихе, наводил на мысль, что она им почти не дорожит, что ей несказанно приятен этот вечер и он сам, как мужчина, которого в ее жизни еще не было, и ради этого она готова закрыть глаза на все обеты, ведь такой чудный вечер может больше просто не повториться…
Четвёртую рюмку Шура пила уже по наитию, желая сполна получить удовольствие от дорогого напитка, какое, быть может, она вновь испытает не скоро, впрочем, уже в таком виде вряд ли когда-либо. Хотя наряду с этим всё было просто – она пыталась заглушить спиртным совесть, защититься от самой себя…
Потом она уже смутно помнила, как он взял её за руку, и они пошли
