обняла Нину с повлажневшими глазами, любовно смотрела на бывшую подругу и землячку и качала головой, всё ещё не веря глазам, какой взрослой, красивой стала Нина.
– Жили как все – трудно, конечно: я недоучилась, в колхозе гнула спину почти с пятнадцати лет, а летом, когда ещё училась в школе, выходила с матерью в огородную бригаду на прополку, потом сама на телятнике, свинарнике. Ну, а ты как – выучилась?
– Да с горем пополам, мы тоже скитались и по квартирам, и по общежитиям, а потом с матерью остались вдвоём – отца через три года арестовали, и больше мы его не видели…
– Какая беда! – протянула Нина, покачав печально головой, сочувствуя всем сердцем подруге. – А мой батя в Сибири на шахте – трудовой фронт, а меня послали с нашими девчатами сюда. Хорошо хоть сюда, а не в немчурию. И ты, значит, тоже здесь… на них?
Арина поджала скорбно губу, собрала у переносицы брови, качала усердно головой.
– Я в техникуме училась, но закончить его война не дала. Видела раза два Клаву Пинину, ты же её помнишь – деда у неё арестовали. Муж в тюрьму попал за кражу или ограбление. Вот такие дела, а мать после отца заболела, не знаю, как она там? На заводе работала на станке по три смены кряду…
Тут подруг разняла женщина-полицайка, усмотрев в их оживлённой беседе нечто подозрительное, угрожающее немецкому порядку…
– Хотите в тюрьме посидеть? – сказала одна строгим тоном. – Быстро отседова, марш! – и она толкала Арину в спину, а Нину – другой рукой.
Потом невольниц вновь привезли на станцию, где Нина ещё раз увидела Арину, правда издали, которая было хотела помахать ей, но вспомнила – нельзя, ведь немцы сочтут, будто она кому-то сигналит, чем запросто могла поплатиться головой.
Вражеские автоматчики стояли с обеих сторон товарного поезда – почти через каждые три метра; надрывались в остервенелом лае служебные овчарки, где-то протяжно свистел паровоз, пахло перегоревшим каменным углём. Снегу на станции почти не было, на одном из путей свободным от поездов лежали искорёженные вагоны-платформы – последствия недавней диверсии подпольщиков…
Девушки по двое таскали мешки в вагон по сходням, все испачканные мукой. Им теперь было известно, что эту муку отправляют в Германию. В другие вагоны военнопленные вносили ящики, заводили лошадей, вкатывали металлические и деревянные бочки…
Перед самым вечером вдруг завыла сирена, где-то бухали зенитки, строчили крупнокалиберные пулемёты; в небе ревели самолёты, раздавались сильные взрывы. На одном из путей вагон подбросило сильной взрывной волной, он перевернулся и тут же вспыхнул. Горели также цистерны, некоторые взрывались, поднимая в небо тучи копоти, и развевались, разлетаясь во все стороны, ошмётки пламени. Но рёв самолётов уже удалялся, уменьшался, и вскоре совсем всё разом стихло: установилась неправдоподобная тишина. Девушек
