по полной), снисходительного движения теократии по пути секуляризации, то бишь, демократизации институции власти.
Впоследствии эпистола властителю Едессы была использована при составлении письменного заявления нашего Кандидата в избирком, требуемого в обязательном порядке наряду с мед. справкой и другими бумагами. Совпадения с обугленной жемчужиной у Чёрного моря как раз неслучайны. Письмо хранилось как раз в рукописном отделе Одесского областного архива. Было найдено при раскопках в Корсуни, среди вещей, якобы принадлежавших Андрею Первозванному. Стоит заметить, что именно из Едессы берёт начало одиссея Обруса, длившаяся всю эру рыб и завершившаяся, по предварительным данным, на дне морском.
Факты, озвученные в суде доктором Хернанихом не без апломба, но с впечатляющей силой, воздействовали на присутствовавших в суде необоримо, особенно на женские органы зрения, коими, как известно, являются сердца представительниц слабого пола, столь чуткие, возможно, вследствие того, что они перекачивают кровь, содержащую иное, в отличие от мужчин, количество лейкоцитов.
Точно каменный град, обрушились на судей и взволнованную толпу вопиющие свидетельства и улики. Экзальтация достигла апогея, вызвав разброд и шатания, принудив представителей органов власти – чутких не столь – к мерам усмирения, однако, не в пример более мягким по сравнению с римским бичом. Люди взалкали истины, а, надо отметить, что председательствовала в суде женщина.
Совокупность упомянутых и прочих обстоятельств (в том числе, никем не предполагаемая глубина обморока секретаря суда) в некоторой степени задержала оглашение итогового решения, но, однако, не повлияла на безоговорочность окончательного предписания. Оно и стало основанием для регистрации нашего Кандидата в избиркоме.
Остался, он трудный самый, один только шаг. Воробьиный скок. Отдать голос. Конечно, не всем, но каждому. Тогда в первом туре, в дружном хоре-соборе всей твари, воспоётся осанна восторжествовавшему. Убедительная и безоговорочная, радостная глассолалия Аллилуйи. У меня на этот счёт ни капли сомнений, соответственно – ни крохи корма для пираний страха.
Вопрошал шукшинский Прокудин: «А есть ли он, вообще, в жизни?» – «Кто?» – «Праздник?» Всё равно, что, борясь с блевотворной нудотой, стёсывая резцы, до корки почти догрызть сорок тысяч клинописных табличек эпопеи «В поисках утраченного праздника» и – бац! – вдруг обнаружить: Апрель на пороге, явился, не запылился, но лёгок, лёгок на помине!
На камнях писались первые основные законы, высекая тем самым незыблемость, неподъёмность детоводных скрижалей.
Стращал дряхлый гимнописец, нарядившись в жандармский прикид Дяди Стёпы: «У-у-у!.. убудет с вас праздника непослушания!». Воистину: и дети будут господствовать!
Укрылся от света в прохладной тени собственных бейсболок-бровей прислужник десяти безбожных каганов, науськивал, чертил на песке своей
