и повесила этот момент, если бы могла.
Кирилл подводит ее к окну, говорит, что внизу, на площадке, будут играть их дети. Прикасается рукой к бедру, оставляя белые следы на коже. Мягко, но настойчиво облокачивает на подоконник. Плевать, что увидят.
Громким хлопком разрывается прозрачная пленка – отогнуть четыре, убрать бумагу, положить фотографию, загнуть четыре, сломать ноготь, перевернуть – криво.
Кирилл берет гвозди.
Первыми вешают свадебные. Сразу и много – в загсе, у Вечного огня, на пароходике. Он держит ее на руках и целует некрасиво, зато страстно.
Потом Турция – фрукты, парео, красный загар. Как он защитил ее от того араба. Ударил не задумываясь, и тот отлетел в бассейн. Столько крови, как будто снимали «Челюсти». Ей было ужасно приятно, что ради нее подвиг.
Фотография вышла красивая. Сделали крупно и повесили.
Потом машина. Куча справок для кредита, но папа подложил ей деньги в сумочку. Банкноты, завернутые в газету с рецептом посола «самых хрустящих огурчиков – детишки будут в восторге, муж станет уплетать за обе щеки».
Было стыдно брать, но Кирилл сказал, что глупо отказываться. Нам сейчас нужнее, сказал.
У папы сердце, ему бы в санаторий, но это можно на следующее лето. Успеется.
Кирилл долго не мог выбрать лучшую фотографию с машиной. Лучшие были все – на капоте, за рулем, с ключами в руках.
Потом на этой машине хоронили ее отца. Фотографии нет. Она хотела повесить их старую – где она счастливая сидит на коленях у папы и ест мороженое. И он счастливый. Но все это чернобелое ни к чему – надо жить счастливым цветным будущим, говорит Кирилл.
Следующая фотография в красивом холле театра музкомедии. Она хотела надеть Танькино платье в пол, в котором та была на Новом году, но пошла в джинсах и водолазке: так практичнее и меньше шансов подхватить ангину.
Кирилл вообще на эти кривляния идти не хотел, но вырядился в «пинжак с галстучьем» и пошел проследить, чтобы ее никто не облапал в очереди за курткой.
Потом шашлыки у Серого на даче. Кирилл в одной руке держит целый веер мясисто-кровавого, другой обнимает ее за талию. Фотография запятнилась из-за дыма, поэтому на всех лежат странные тени. На ней больше всего – на руках, на шее, на бедрах. Хотя там камере не видно, конечно.
Дальше она в шубе летом. Стоит босыми ногами на полу – жара ужасная. Зато процент скидки пропорционален столбику термометра. Отхватили. Кредит, правда, на нее, но это ерунда, конечно, – все ведь у них общее. Только шуба ее, смеется Кирилл.
Ей колко и потно в новой шубе, он каменно обнимает ее за плечи, за мертвое волосье, и фотографирует, выставив руку вперед.
– Улыбайся давай. Ну!
«Хочу к папе», – думает она, но в камеру улыбается, как будто счастливая. Потому что если морда кислая, то он злится. Расстраивается сильно. Он ведь все для нее, а она не ценит.
Следующая фотография в фотографии – он держит ее, а она держит черно-белое УЗИ. И сама черно-белая. Как будто вырезали из старого
