Ириехама и уж тем более ослушаться его приказа в присутствии гостей. Объятый гневом правитель приказал:
– Схватить, схватить этого преступника! Тот, кто привяжет оборванца к каменной колонне обещаю в дар одну из моих красивейших женщин и моё личное признание.
Никто из гостей не желал отказываться от такого дара, и целая армия господ ринулась на носящего чёрную вуаль бродяжничества. Оборванец не стал сопротивляться и стоически сносил удары тех, кто в хмельном разгуле переступил грань человечности. После всех истязаний бродягу привязали к колонне, затем гости расступились перед Герцогом, начавшему свою речь:
– Господа, этот незваный гость пренебрёг моим законом и оскорбил меня. Он унизил не только меня, он унизил вас, моих важных гостей. Такой дерзости я не потерплю! Я был терпелив к таким как этот оборванец, но мне пора преподать урок всем грязным ногам, что когда-либо посмеют ступить в мой город – Ириехам не место для них! Сегодня я выбираю жестокую кару, и не для услады моих глаз, а для вас, чтобы разнести по всему миру беспрекословность моих указов. Я приговариваю оскорбившего меня к смерти через сожжение заживо, с открытым от обносков лицом, чтобы вы воочию увидели страдания не уважившего меня куска плотской грязи.
Герцог приказал стоявшему рядом гостю снять с лица преступника капюшон. Это был один из дворян, который гордо выступил из толпы и подошёл к пленнику. Грубо сорвав капюшон, он издал истошный крик ужаса и свалился на землю, закрыв лицо руками. Толпа, охваченная чувством отвращения, отпрянула, а Герцог, с выражением неистового гнева, прорычал во всеуслышание:
– Сжечь прокажённого! Сжечь!
Десятки факелов были брошены в обезображенного болезнью бродягу, но его стойкость была последним, что погибло в языках пламени, потому что он не удостоил Герцога ни мольбой о пощаде, ни, даже, криком боли, вырывающимся из языков пламени. Это ещё больше разгневало Герцога, он хотел, как можно скорее покинуть площадь, чтобы позабыть весь этот, как ему казалось, унизительный ужас, ведь он впервые встретил того, кто даже перед лицом смерти не выказал своего почтения, и сделал это в присутствии влиятельных гостей. Напоследок он наказал своим придворным:
– Сжечь это чудовище дотла и предать его прах грязи за стенами города. Пусть огонь очистит мой город от принесённой в него нечистоты. Вы же, за мной господа, продолжим пир.
Герцог держался перед гостями достойно, но молчаливая смерть бродяги терзала его изнутри, потому что правитель желал воскресить преступника и пытать его до тех пор, пока он не замолит Великого Герцога о пощаде. Правитель не замечал, что многие гости были шокированы казнью и в разговорах обсуждали, что никогда не забудут истинного ужаса болезни. Так и пировали господа, среди своего страха и недовольства Герцога, пока не послышался гром и шум начавшегося ливня. Казалось сама земля пробуждалась, чтобы восстать из многовекового сна. Замок затрясся, и с потолка сорвался герб, на котором выложенный из драгоценных
