поговорили еще о чем-то, и Мария ушла на кухню, вспомнив, что ей надо приготовить ужин, а в голове у Седого, словно заезженная пластинка, крутились ее слова: «…так у него в Корее вся родня по материнской линии живет».
Оставшись один, он поднялся из-за стола и, прихватив с собой коньяк с бокалом, прошел в каминный зал. Опустился в кресло и, откинувшись на спинку, закрыл глаза.
Если с Камышевым вроде бы все ясно, то надо было еще определиться относительно Гамазина. Точнее говоря, уточнить его роль в той игре с корейским криминалитетом, которую закрутил Мессер, пытаясь завоевать южнокорейский рыбный рынок и в то же время не потерять уже налаженный рынок сбыта на Хоккайдо. А то, что Гамазин играл в этом весьма важную роль, – в этом не было сомнений. Возможно даже, что Роман имел в Корее своего резидента, и если «ноги» этого резидента исходят из родственных связей «Зосимовича», что вполне допустимо, то…
Впрочем, все это было всего лишь нагромождением версий уставшего мозга Крымова, который уже двадцать лет вынужден был жить в шкуре Седого и не имел права ее сбросить. Однако, какой бы перегруженной ни была голова, все эти догадки придется проверять и перепроверять, и сделать это нужно как можно быстрее. Сопоставляя все за и против относительно причастности бывшего оперуполномоченного УВД по Сахалинской области к южнокорейскому криминалитету, он даже не заметил, как прикорнул, и проснулся от легкого толчка в плечо. Открыл глаза и увидел ухмыляющегося друга.
– Вот те и на! – пробормотал он, массируя шейные позвонки. – Вы нарисовались, а мы вас и не ждали.
– Чего так?
– Да вроде бы как Мария сказала, что будешь только к вечеру.
– А сейчас что, день, по-твоему?
Седой покосился на огромные настенные часы, что висели над камином, и по его лицу скользнула кислая улыбочка – стрелки показывали начало восьмого, а это значило, что он проспал, сидя в кресле, более трех часов. Судя по всему, эту его мину по-своему оценил и Камышев, поскольку, похлопав его по плечу, прошел к стойке бара, взял еще один бокал и, уже разливая коньяк по бокалам, произнес с грустью в голосе:
– Что, Антон, видать, и нас не пощадили годы, и силы уже не те, да и дыхалки порой не хватает? Погулял по городу, выпил малость – и в сон клонит? Стареем, брат.
– Ну, это ты, положим, сильно перегнул насчет «стареем», – пробурчал Крымов, – а вот относительно того, что силы уже не те… Видать, не отошел еще после «допросов с пристрастием», да и операция сил не прибавила. Так что дай оклематься, а там уж посмотрим, стареем мы с тобой или нет.
– И сколько тебе надо, чтобы окончательно оклематься? – пригубив пару глотков коньяка, поинтересовался Камышев.
Гость насторожился. Судя по той интонации, с какой был задан этот вопрос, разговор начинал приобретать целенаправленный характер. Он еще не знал, что ему будет предложено, но не мог не догадываться, что хозяин дома возвращается к тому, о чем они проговорили весь вчерашний вечер. И сейчас нельзя было не оправдать
