столу; с ним обедают всего двое его адъютантов и больше никого. А у вашего великого князя много человек садится за стол?
– Человек если не полтораста, то сто шестьдесят или сто восемьдесят, – отвечал, не задумавшись, Мокеев.
– А много в России наших пленных?
– Тысяч пятнадцать человек будет, пожалуй, больше. А у вас много наших?
– Нет, не много.
– Ну, а сколько? Человек сорок есть?
– Нет, и того нет.
Между тем приезжает адъютант Осман-паши и передает Мокееву, что паша извиняется, что не может его принять, так как чувствует себя нездоровым, и просит передать содержание поручения Мокеева ему, адъютанту. Мокеев передает. Адъютант уезжает снова, и Мокеев остается снова в палатке с прежними турецкими офицерами.
– К нам приезжали какие-то молдаване и валахи с переговорами об уборке трупов, – продолжали турецкие офицеры прерванный разговор, – рассказывали, что они приехали из румынского лагеря, а мы никаких румын не знаем; слышали, правда, что к русским присоединились несколько человек валахов, но нам до них нет никакого дела.
– Однако, – заметил на это Мокеев, – на вашем левом фланге румыны дали вам почувствовать свое присутствие.
Турецкие офицеры промолчали на это замечание Мокеева.
Возвратившийся вскоре адъютант Осман-паши передал Мокееву, что паша согласен на русское предложение, но с тем, что на правом русском фланге турки не могут допустить русских собирать трупы.
– Трупы ваших солдат лежат за Гривицким редутом так близко к нашим позициям, – сказал адъютант, – что ваши санитары легко увидят расположение наших позиций. Лучше мы сами похороним там ваших убитых. А если желаете совершить над ними погребальный обряд, то мы позовем болгарского священника.
Что же касается левого фланга, то Осман-паша предлагает провести там среднюю черту между русской и турецкой цепью, и все трупы, лежащие до этой черты, пусть хоронят русские, а за чертой – турки.
Все это рассказывал Мокеев за столом, за которым сидели и мы в ожидании приезда генерала Гурко. Небольшое пространство, занимаемое столом, было ярко освещено шестью горевшими свечами, но зато вокруг при нависших низко тучах царствовала непроглядная, черная темнота, из нее доносились из-под кургана говор людей при обозе великого князя, ржание лошадей, а с другой стороны, по направлению к турецким позициям, через каждые 5–10 минут, словно молния прорезывала тьму, раздавался звук выстрела, и в холодном ночном воздухе шипела и свистели граната. Я и кн. Ц. порядком утомились от пути из Систова на курган и с нетерпением ждали приезда генерала Гурко. Адъютанты великого князя уверяли нас, что Гурко останется ночевать у генерала Лошкарева и не рискнет ехать по бездорожью в такую кромешную тьму. Но мы, побывав с Гурко за Балканами, успели достаточно изучить нрав генерала и знали хорошо, что для него темнота и ночь суть соображения несуществующие.
