предвещало хороший исход. Но в ночь поднялась температура, и к вечеру другого дня обнаружены были признаки гангрены, а вчера его не стало. В чем же дело? Осколок гранаты, оказалось, поразил его, рикошетировав от земли, а коснувшись таковой, он, по уверению докторов, захватил с собою микроб «злокачественного отека»; он-то и сгноил покойника в несколько часов. Смерть покойного поразила и меня, и офицеров. Он имел уже Георгия и Георг[иевское] оружие, стоял на пороге хорошей карьеры и вызывал всеобщие зависть и пересуды. Друзей у него в полку почти не было, а недоброжелателей много; последние находили, что я к М[ельнико]ву несколько пристрастен, выделяю его и т. п. Даже первый слух о легкости раны вызвал старые толки о везеньи… И разом небольшой осколок гранаты в союзе с микробом сказал всем, что все эти пересуды, зависть, говор… всё это пустота пред законами и велениями судьбы. И я, отправляя офицеров на панихиду, сказал им: «Молитесь усердно, многие из вас очень грешны пред покойником». Он симпатичен, правда, не был, эгоист, замкнутый, хороший актер и т. п., но искусный ротный командир и храбрый офицер, роту его я считал одной из лучших в полку. Получив Георгия, он сильно изменился (на войне это, к сожалению, приходится наблюдать), и мне было очень больно и обидно наблюдать это, но, увы, мы бессильны предвидеть такие психические изменения. Словом, смерть В. В. Мельникова вызвала много дум и много философии, и мы до вечера все говорили по этому поводу. К довершению, с 6 часов пошел ливень, выгнал меня из моего барака (протекает) и заставил ночевать в крест[ьянской] халупе, в обществе блох и мух, в духоте. Правда, я обсыпался порошком и спал, а мои товарищи, лежа на одной кровати и забывшие о порошке, почесывались всю ночь… хотя утверждали, что их обоих грызет одна и та же блоха, но очень голодная или злая.
Где-то ты, моя золотая рыбка, сейчас; вернее всего, на дороге в Каменец. Пишу все-таки на Петроград, откуда все равно тебе перешлют. Как звать Алексееву, я и раньше не знал, а если бы и знал, то все равно забыл бы. Хотя, если ее нет, то Бог с ней. Мысль моя пришла ко мне налетом, а теперь – в прошлом – она рисуется мне и сомнительной, и несколько причудливой. Юнкера до сих пор еще нет. Хочу подержать его сначала у себя (в команде связи), для чертежных работ, а потом, если потянется, пошлю в роту к хорошему ротному командиру. Сейчас сижу в лесу, кругом благодать, хотя изредка на бумагу или на стол попадает одна-другая капля (не подумай, что слеза). С Осипом вчера у нас [была] небольшая размолвка… распустился он сильно, а ругнуть или поставить под винтовку жалко… свой. Давай свою мордашку (удивительного – по ниточке – профиля) и нашу троицу, я вас обниму, расцелую и благословлю.
Наша улица в Каменце, кажется, Зеленая?
Дорогая моя Женюрка!
Ночью на 25-е получил телеграмму изо Львова о прибытии туда Сережи, телеграфировал представителю Главного благотворительного комитета и, кроме того, послал специального нижнего чина во Львов за поисками Сережи. До сих пор никого нет, своего посыльного, по кр[айней] мере, сегодня
