Посему знать Иисуса – значит познать Отца (Ин. 8, 19; 10, 38; 12, 45; 14, 6-11), а познание их обоих обещает вечную жизнь (Ин. 17, 3).[95] Но познание Бога в Иисусе не ограничивается теми, кто видели его во плоти. Напротив, это благословение было даровано им, чтобы они явили его миру, «да познает мир, что Ты послал Меня» (Ин. 17, 23). Как истинный священник, Иисус делится познанием Бога сначала со своими учениками, а через них – со всем миром.
Не о них же только молю, но и о верующих в Меня по слову их… да уверует мир, что Ты послал Меня. Отче праведный! и мир Тебя не познал; а Я познал Тебя, и сии познали, что Ты послал Меня. И Я открыл им имя Твое и открою, да любовь, которою Ты возлюбил Меня, в них будет, и Я в них (Ин. 17, 20–21.25-26).
Миссия Бога, его горячее стремление явить себя миру, занимает мысли Сына даже во время молитвы Отцу. Миссия же всех его учеников, косвенно упомянутая в молитве Иисуса перед распятием (Ин. 17, 18), становится очевидной в поручении, которое он дает им после своего воскресения: «Как послал Меня Отец, так и Я посылаю вас» (Ин. 20, 21).
Один из самых ярких моментов, завершающих Евангелие Иоанна, – исповедание Фомы: «Господь мой и Бог мой!» (Ин. 20, 28), когда Фома обращается к Иисусу со словами, которые он осмелился бы произнести лишь в поклонении Яхве. Одно это уже могло бы лечь в основание заключительного комментария Иоанна о миссиональном замысле своего Евангелия. «Сие же написано, дабы вы уверовали, что Иисус есть Христос, Сын Божий, и, веруя, имели жизнь во имя Его» (Ин. 20, 31).
Итак, уста апостола и перо евангелиста убедительно свидетельствуют о неразрывной связи между библейским монотеизмом и миссионерством.
Монотеизм и миссия Библии
В третьей и четвертой главах мы исследовали многогранное явление библейского монотеизма. В самом начале я отказался от готового определения монотеизма категориями Просветителей, кои они использовали для классификации религий, и от попытки восстановить предполагаемый эволюционный процесс, в результате которого Израиль должен был выстроить свою раз и навсегда определенную концепцию монотеизма. Вместо этого я постарался ответить на вопрос о том, что имели в виду израильтяне, говоря: «Яхве – Бог, и нет иного, кроме него». Мы изучили, в частности, их живой опыт «познания Бога». Израильтяне претендовали на него в силу событий своей истории и ожидали, что и другие народы, в конечном итоге, все придут к познанию Яхве. Затем мы наблюдали поразительный переход от ветхозаветного монотеизма, сосредоточенного вокруг Яхве, к новозаветному, в центре которого оказывается Иисус Христос. При этом библейский монотеизм не только не утратил основные черты израильского вероучения, но утвердил и дополнил их.
Вопрос, который мы должны задать себе, подводя итоги этих двух глав, заключается в следующем: каким образом миссиональный герменевтический контекст проливает свет на то, что мы называем библейским монотеизмом, помогая нам выразить его внутреннюю динамику и основную значимость? Или, проще говоря, чем объясняется миссиональный характер
То же динамичное сочетание познания Бога через познание Иисуса прослеживается и в 1 Ин. (ср. 1 Ин. 2, 3–6.23; 4, 13–15; 5, 20–21).
