Она знала – по крайней мере, тогда, – что я никогда не причиню ей вреда.
Когда мы спускались, я потеряла в болоте свой башмак. Я помню, что так переживала, как расскажу об этом маме, что на обратном пути почти не разговаривала с Грейс. Я думала, что ей меня не понять. Дочь йомена – она получала новую пару башмаков раз в год. Моя мать с утра до ночи продавала сыр и сливовое варенье, лечила каждого больного из деревни, кто обращался к нам, – чтобы заплатить сапожнику за ремонт моих старых.
Но когда мы добрались до нашего дома, Грейс вошла со мной и сказала моей матери, что это по ее вине я потеряла башмак в болоте. Она настояла на том, чтобы отдать мне свою запасную пару.
Я носила их несколько лет, пока они не стали жать мне пальцы. Я хранила их, рассчитывая передать когда-нибудь своей дочери.
Именно это, наше тринадцатое лето так ярко вспомнилось мне, когда я смотрела на Грейс в зале суда, еще по одной причине. Это было последнее лето нашей дружбы.
И последнее моего наивного детства.
Осенью, когда уже опадали листья с буков, у Грейс заболела мама.
Моя мама разбудила меня задолго до рассвета; свеча ярко освещала ее лицо.
– К нам идет Грейс. Случилось что-то плохое, – сказала она мне.
– Откуда ты знаешь? – спросила я.
Она ничего не ответила, а только погладила сидевшую у нее на плече ворону; ее перья намокли под дождем.
Скоро Грейс уже сидела за нашим столом, пытаясь отдышаться. «Скарлатина», – произнесла она. Грейс бежала целых две мили от фермы Меткалфов. Ее мать не вставала с постели уже три дня и две ночи, вся горячая и мокрая от пота. Временами она просыпалась и в эти нечастые моменты принималась плакать по своим давно умершим детям.
Грейс рассказала, что отец вызывал доктора и тот сказал, что у пациентки слишком много крови и вся эта кровь кипит у нее внутри. Грейс говорила, а я смотрела на маму, на ее мрачно сжатый рот. Доктор поставил пиявок, но они не помогли. Пиявки становились все толще, а мама Грейс все слабее.
Моя мама встала. Я смотрела, как она кладет в корзину чистые тряпочки, баночки с медом и настойкой бузины.
– Альта, принеси наши плащи, – сказала она. – Нам нужно спешить, девочки. Если лекарь продолжит пускать ей кровь, боюсь, она не переживет эту ночь.
Луна была скрыта за тучами и моросью, так что я едва могла разглядеть, куда ступаю. Мама решительно шагала вперед, крепко держа меня за руку. Рядом тяжело дышала Грейс.
В темноте, за взвесью мелкого дождика, мне не было видно мамину ворону, но я знала, что она летит вперед над деревьями и это придает маме сил.
Мы прошли только полпути, когда дождь пошел сильнее. Вода стекала по капюшону прямо в глаза. В спешке я забыла свои перчатки, и теперь руки онемели от холода. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем я увидела вдалеке приземистый домик Меткалфов с желтыми от света свечей окнами.
Мы нашли Уильяма Меткалфа склонившимся у постели
