по сравнению с внутренностью укрытия даже этот грязно-серый пейзаж казался спасением – глотком свежего воздуха, которым люди рождены дышать.
– Здесь он всегда кажется немного яснее, – заметила Джанс, – этот вид.
Холстон промолчал. Он наблюдал, как от облака отделился клочок и поплыл в сторону.
– Ты можешь заказать обед на свой выбор, – проговорила мэр. – Это традиция…
– Не нужно мне рассказывать о традициях, – прервал ее Холстон. – Каких-то три года назад я принес Эллисон ее последний обед в эту камеру. – Он по привычке потянулся покрутить на пальце медное кольцо, забыв, что оставил его на комоде несколько часов назад.
– Даже не верится, что прошло столько времени, – пробормотала Джанс.
Повернувшись, Холстон увидел, как она, прищурившись, рассматривает облака на стене.
– Ты по ней соскучилась? – язвительно поинтересовался он. – Или тебе просто не нравится, что грязь на линзах копилась так долго?
Бросив на Холстона быстрый взгляд, Джанс уставилась в пол.
– Ты же знаешь, что я этого не хотела – ради какого угодно вида. Но правила есть правила…
– Я тебя не виню, – сказал Холстон, пытаясь сдержать гнев. – Я знаю правила лучше многих. – Его рука дернулась было к груди, к отсутствующей звезде шерифа, оставленной по ту сторону решетки, как и кольцо. – Черт побери, да я большую часть жизни заставлял людей соблюдать эти правила! Даже когда понял, что они – чушь.
Джанс кашлянула.
– Хорошо, я не стану спрашивать, почему ты сделал такой выбор. Просто предположу, что здесь ты будешь несчастлив.
Их взгляды встретились, и, прежде чем она моргнула, Холстон успел заметить, как в ее глазах блеснули слезы. Джанс казалась более худой, чем обычно, а в этом просторном комбинезоне смотрелась и вовсе комично. Морщины на шее и в уголках глаз стали глубже, чем он помнил. Темнее. А еще он подумал, что ее голос звучит хрипловато из-за искреннего сожаления, а не из-за возраста или курения.
Холстон вдруг увидел себя глазами Джанс: сломленный мужчина, сидящий на потертой койке, кожа кажется серой в бледном свете мертвого мира снаружи. У Холстона закружилась голова, он принялся искать нечто рациональное, за что можно ухватиться, нечто осмысленное. То досадное недоразумение, в которое превратилась его жизнь, было больше похоже на сон. Ни один год из последних трех не казался ему настоящим. Ничто больше не казалось настоящим.
Холстон снова повернулся к желтовато-коричневым холмам. Ему почудилось, что умер очередной пиксель, став ослепительно-белым. Открылось еще одно крохотное окошко, разрушающее иллюзию, в которой он усомнился.
«Завтра я обрету спасение, – со злостью подумал Холстон, – даже если это означает смерть».
– Я пробыла мэром слишком долго, – сказала Джанс.
Холстон обернулся и увидел, что
