увидел, что находится в самой что ни на есть солдатской казарме, где между рядов двухъярусных коек, заправленных уставными синими одеялами, надраивали с мылом пол двое стриженных наголо парнишек. Вот только одеты они были не в камуфляж, а в серую милицейскую «пэпээску»1.
А прапорщик, в свою очередь, пролистав бумаги, окликнул одного из них, высокого носатого парня:
− Пригарин! А ну дуй сюда! – и дождавшись, пока тот подбежит, распорядился: − Приведи-ка его в божеский вид. И поживее – чтоб до обеда успели в баню сводить!
Вместе с высоким они зашли в бытовку. Провожатый кивнул Ивану на табурет:
− Снимай рубашку.
Шах замешкался и настороженно уставился на милиционера.
− Снимай-снимай, − ободряюще повторил Пригарин, доставая из выдвижного ящика машинку для стрижки.
− Слышь, может, хоть ты скажешь, куда это я попал? – наконец решился задать главный мучивший его вопрос Иван.
− Куда-куда… Как положено, на КМБ! – усмехнулся высокий. – То бишь, на курс молодого бойца… Приходилось про такой слышать?
− Да я понял. А почему здесь все в ментовской форме?
− Так это специальная часть, тут все так ходят.
− Что же это за войска такие?
− Внутренние.
− Так у них вроде обычная зеленая форма.
− Это у оперативных и конвойников2. А кроме них, еще вот такие части есть, которые вместе с ментами за порядком следят. Вот потому и одевают так, чтобы внешне не отличить было, кто ты – солдат или урядник… Кстати, как тебя звать-то?
− Иваном.
− А меня Ромкой. Откуда сам будешь?
− Да вроде как уже местный…
− Москвич, что ли? – в голосе нового знакомца явственно послышалось презрение вкупе с тайной завистью.
− Да нет, просто почти два года тут в институте проучился. А так – с Куранска.
− Да? Считай, земляки. А я с Тамбова. Ну давай, шагай, а то тебя уже старшина заждался.
Потом в сопровождении прапорщика Иван отправился в баню, где после десятиминутной помывки ему выдали милицейскую «пэпээску», а вдобавок к ней новенькие «берцы» − высокие ботинки на шнурках, и через полчаса он уже маршировал в общем строю.
Время, что оставалось до присяги, занял учебный сбор, который в части почему-то называли «карантином». Новобранцы усиленно зубрили главную военную клятву и до седьмого пота упражнялись в строевой. А уж затем – кто призвался пораньше, отправились по ротам, а прочие, в том числе и Иван, остались на КМБ еще недели на две, доучиваться.
Но сначала была присяга. О ее точной дате Шаховцев узнал в первый же день и тут же накатал об этом письмо матери, а кроме того – еще Владу Короткову и Жанне.
Вообще-то он не рассчитывал, что возлюбленная придет – накануне они рассорились вдрызг. Причем все это началось не когда-нибудь, а с того дня, когда он, после внушений крестного, чуть ли не с гордостью заявил своей пассии: так и так, мол,
