мужчин, и той девчушке, которую он грубо изнасиловал в задний проход, мол, так и надо было. Как прокурор она добивалась, чтобы этому гаду впаяли десятку, но, будь ее воля, за одни такие слова поставила бы его к стенке.
Справедливость не всегда торжествует, миром правят другие законы – у преступника оказались влиятельные покровители, и он получил всего два года, а она ничего не могла с этим сделать. Сказать, что она была в бешенстве – это не сказать ничего, ее просто выворачивало от ярости, особенно когда после оглашения приговора она поймала его усмехающийся взгляд. Случись подобная ситуация еще раз, он, не сомневаясь, будет издеваться, унижать и насиловать. Это ей стало абсолютно ясно.
И она не выдержала, не смогла совладать со своими чувствами, ведь разве можно мириться с таким! Прокурор, конечно, не имеет права делать подобное, но она решила наказать его сама, проучив его так, чтобы он запомнил это на всю жизнь.
Договорившись с начальником тюрьмы о том, что проведет с заключенным «профилактическую беседу» наедине и без посторонних глаз, она попросила надеть на него наручники, а сама прикрыла лицо маской, чтобы тот ее не узнал.
И вот наступил момент торжества справедливости.
Дверь камеры глухо скрипнула, и, зайдя внутрь, она закрыла ее за собой. На лице – темная маска, в одной руке полицейская дубинка, в другой – кожаный саквояж, как у врача-хирурга, приехавшего на операцию по вызову. Весь ее вид не предвещал ничего хорошего. Молча поставив на пол саквояж, она залепила глазок двери пластырем и обернулась к преступнику. Сквозь прорези маски на него смотрели ненавидящие глаза. Сидя на нарах, он вздрогнул и уставился на нее, почувствовав что-то неладное.
– Что? Кто вы? – в его голосе прозвучал испуг, ведь для чего-то на него надели наручники.
– Ну что, говнюк, пришел и твой черед, – цинично усмехнулась она, видя, как насильник бледнеет.
– В…в чем дело? Ч…что вам нужно? – вдруг стал заикаться он. Его самоуверенность как рукой сняло.
– Да надо бы тебя проучить, гада, – она излучала откровенную злобу, сжимая в руке дубинку. – Явно заслужил.
– К…как это? – глаза преступника приклеились к этой дубинке, а на лбу у него выступила испарина. – К…кто вы? К…какое в…вы имеете право?
– Право, говоришь? – и, открыв саквояж, она стала выкладывать на стол его содержимое. Электрошокер, плетка, страпон… Все это выглядело зловеще.
– Д…да в…вы что? – смертельно побледнев, вытаращился преступник на эту коллекцию. – Я…я б…буду ж…жаловаться.
– Жаловаться? Да только дернись, не выйдешь отсюда, скотина. Зэки ведь ненавидят насильников. Не знал что ли? – злобно прищурилась она.
– Н…не надо, – заскулил насильник. Она его полностью деморализовала; дубинка теперь была не нужна.
– Не надо, говоришь? А помнишь, та девушка тоже говорила «не надо»? Забыл, тварь? А? Забыл?! Вот сам сейчас все и испробуешь по полной, – взяла она в руку плетку.
– В…вы
