но он подойдет попозже. Мой бог, Ролли, ты хоть когда-нибудь проводишь вечер не за работой?
– Иногда… А что это за друг?
– Его зовут Гомон.
– Герман?
– Нет, Гомон. Г-О-М-О-Н.
– Гомон… а дальше? Какой Гомон?
– Просто Гомон. Г-О…
– Я уже это слышал, – нетерпеливо отмахнулся Хобарт. – Что он из себя представляет?
– Он называет себя аскетом.
Роллин Хобарт нахмурился – или это только морщинка между бровей вдруг обозначилась резче? Он был вполне обычным молодым человеком: широкий в кости, с гладкими светлыми волосами, прямым носом и тонкими губами.
– Извини, Джордж, но у меня нет ни минуты свободного времени для общения с твоими эксцентричными друзьями. Вопрос стоит об экономии трех четвертей цента на каждую тонну.
– Но он совсем другой! – возразил Принц. – Подожди, ты сам увидишь. Кстати, ты еще не передумал насчет завтрашней вечеринки?
– Нет. Я же сказал – работаю.
– Господи, ты ведь и так совсем никуда не ходишь. – Принц разочарованно вздохнул. – Я и не подозревал, что работа у штрейкбрехера такая напряженная.
– Хиггинс и Хобарт не штрейкбрехеры, я же тебе объяснял! – Хобарт в ярости даже вскочил со стула.
– Тем не менее…
– И не наша вина, что следователь превысил свои полномочия. Это он предложил уволить самых…
– Да, – прервал его Принц. – Но вы с Хиггинсом знали, что Карсен – бессердечный человек, когда нанимали его. Таким образом вы тоже способствовали бунту.
– Вовсе нет. Ты же помнишь – суд, затеянный Карсеном против нас, решил, что в момент выбивания ему зубов бастующими он уже не действовал в качестве нашего агента.
– О да! Забавнее формулировки нельзя было и придумать, – рассмеялся Принц.
– Тебе, может, и смешно, зато всем остальным – нет! – обиделся Хобарт. – Компания обанкротилась, бастовавшим все равно ничего не заплатили, мы тоже не получили обещанного вознаграждения, а Карсен расстался с зубами. Я считаю, что мы – не штрейкбрехеры, раз нас официально оправдали. QED[1]. Мы – инженеры-консультанты, и вправе ожидать, что клиенты заранее предупредят нас о проблемах с рабочими.
– Твоя проблема, Ролли, в том, что ты мыслишь только категориями черного или белого: все или так, или никак, – ответил на это Принц. – А ведь логика времен Аристотеля давно уже дополнена и расширена. Из тебя мог получиться отличный коммунист, если бы только тебе не повезло родиться законченным консерватором.
Хобарт окончательно отказался от попыток сконцентрироваться на своих расчетах и набросился на друга:
– Это ты, приятель, делишь все на белое и черное. Меня случайно обвинили в штрейкбрехерстве – и я уже заклеймен как ненавистник бедных трудяг! А если я уверен в том, что постоянная несбалансированность бюджета не сулит ничего хорошего ни отдельным гражданам, ни правительству в целом, ты считаешь меня ограниченным реакционером! Ты и тебе подобные люди – между прочим, весьма поверхностно знакомые с социальными теориями, – уверены, что стоит принять кучу замечательных законов, и мир сразу же им подчинится…
– Я только хотел сказать… – попытался возразить Принц.
Однако остановить Хобарта уже было невозможно.
– И ты совершенно не прав насчет аристотелевой логики, – продолжил тот с раздражением. – Ее не расширили, а признали особым случаем логики более высокого порядка. Так же, как в свое время геометрию на плоскости – частным случаем пространственной геометрии. И это вовсе не свидетельствует о ее бесполезности, а всего лишь ограничивает применение. Мы с трудом можем представить себе мир, живущий только по законам двузначной логики. Там, например, все должно быть окрашено в красный цвет, и ничто не может быть розовым или бордовым…
– Говоря об этом, мой друг…
– Я еще не закончил, Джордж. Между прочим, уже Платон обратил внимание на концепции бесконечности и множественности причин, упущенные в работах Аристотеля. Если бы он не так увлекался туманным идеалистическим мистицизмом… Кстати, так что там твой друг?
Джорджу Принцу, ошеломленному этим необычным переходом, понадобилось несколько секунд, чтобы прий ти в себя.
– Ну, в общем, это трудно объяснить, – наконец смог сказать он. – Я еще не слишком хорошо его знаю и иногда даже сомневаюсь в реальности его существования. Но если ты увидишь его, то сразу осознаешь…
– Понятно, – Хобарт еще больше помрачнел. – Однако что значит «увидишь»? Ты случайно не переборщил с горячим ромом?
– И
Quod erat demonstrandum – что и требовалось доказать (
