в диалог.
– Да, ты права, вас сбили одновременно. Разница была в долю секунды. Скажем так, Ваня своим телом самортизировал, фактически, ты сначала упала на него, а потом уже на машину. Основная сила удара пришлась на него, в том числе, пострадала голова. Поэтому он и скончался. – тщательно продумывая наперед слова, он тоже пытался амортизировать в разговоре со мной, чтобы мне было легче. Но мне эти слова не доставляли никакого дискомфорта. Все самое страшное уже случилось. Знаете, всегда кажется, что самое страшное – это узнать о смерти близкого. Когда, как гром среди ясного неба, приходит неутешительная новость. И кажется, что это конец. Ничего хуже уже быть не может. Тебе все говорят, что время лечит. Да, лечит. Но хуже может быть. Потому что день смерти и день похорон – это хоть и первые дни, но самые легкие из этих самых первых дней. Когда вокруг тебя люди, близкие и не очень. Вы все вспоминаете что-то хорошее, потому что плохое про мертвых говорить не принято. Вы окружены сочувствием и любовью, не всегда искренней, но, поверьте, в тот момент вам вообще не до этого. Так вот, самое страшное начинается в момент, когда все эти люди возвращаются в свои дома, к своим любимым. Когда вашего человека уже нет с вами. В тот самый момент ваш самый страшный враг – это вы. Ваш мозг, ваши собственные воспоминания. Мозг начинает выводить на поверхность все подряд, связанное с этим человеком. Все сожаления. Все, что вы делали в порыве злости или обиды. Все, что хотели сделать иначе, но уже никогда не сможете. Никогда не сможете исправить. Вы будете плакать, злиться, можете впасть в апатию или депрессию. Но это пойдет. Ведь время на самом деле лечит. Оно забирает воспоминания. Яркие остаются, но постепенно, со временем, тоже тускнеют. Вы встречаете других людей, они буду стараться заполнить ту пустоту внутри. Кому-то это удастся сделать. Появятся новые мечты и новые проблемы. Но даже тогда, спустя годы, когда вы будете одни, в определенные моменты, вы будете возвращаться к моментам, которые вы уже никогда не сможете исправить.
Спустя полчаса мы разошлись. Еще какое-то время он задавал мне вопросы, на которые я уже отвечала ранее всем, кто спрашивал. Забавно, что когда постоянно что-то говоришь, то эмоции пропадают. Как будто рассказываешь на уроке заученный текст. Только тут даже не боишься ошибиться или что-то забыть.
Ближайшие несколько недель состояние мое было подавленным, но не настолько, как думали все окружающие. На самом деле, мне даже нравилось быть одной. И это не потому, что я не любила Ваню, нет, у нас все было хорошо. В большей степени. Но последний месяц примерно перед аварией он вел себя как-то иначе. Задерживался по рабочим делам, иногда мог нагрубить без причины. Но после его смерти я благополучно забыла об этом. Конечно же, иногда это всплывало в памяти, но я тут же отгоняла эти мысли в самую дальнюю полку моей внутренней библиотеки воспоминаний. Хотя тут повторюсь, интуиция или что-то еще пытались мне это показать. Но я не слушала.
II
– Эй, подожди, – прокричал Ваня, подбегая ко мне посреди коридора университета. Он еле дышал.
– Что случилось? – мне было интересно,
