никак не слушалось ее. В моей комнате стало невозможно дышать. Слезы от безысходности и злости душили меня, щипали глаза, но я скорее отрежу себе руку, чем покажу свою слабость. Судорожно сжимая кулаки, я старался держаться, чтобы не начать крушить здесь все – все, что связывало меня с этим домом. Я схватил сумку и понесся по коридору прочь так быстро, как мог, и уже в дверях, ведущих на улицу, чуть не упал: сумасшедшая женщина кинулась мне в ноги и схватила меня за штанину, беспрестанно вопя: – Ублюдок! Не смей оставлять меня, как твой отец! Не смей, черт возьми! Кто будет оплачивать счета? Что я буду есть? Если ты уйдешь, то ты мне больше не сын!..
Она заплакала навзрыд, сильнее вцепившись в мою штанину, и мне никак не удавалось стряхнуть ее с себя. Где-то в глубине дома послышались приглушенное мычание Мэтью, которого мы, наверняка, разбудили криками, и глухой стук: возможно, он что-то уронил на пол, а, может быть, и сам упал с кровати. Слезы все же выступили на глазах, но, до боли прикусив губу, я мысленно приказывал себе не отвлекаться и методично продвигался по лестнице, волоча за собой тело обезумевшей матери. Быстрым взглядом я обвел нашу тихую улицу, молясь, чтобы никто из соседей не увидел этого «представления». Наконец, я силой поставил мать на ноги, машинально отряхнув ее разбитые коленки от дорожной пыли.
– Оставь меня в покое, мама. Хватит с меня этого дерьма. Я больше не могу, и не хочу, так жить! – взмолился я, крепко сжимая ее худые плечи и тряся ее как куклу. В ответ мать икнула и попыталась повиснуть на моей шее, но я снова оттолкнул ее подальше от себя. Воспользовавшись небольшой заминкой, я запихнул гитару и сумку не заднее сиденье видавшего виды голубого бьюика 57 года, и с дрожью в ногах быстро скользнул на кресло водителя.
– А как же твой брат? О нем ты подумал? Ты бросаешь его, беспомощного, на произвол судьбы? Я и пальцем не пошевелю, слышишь меня?! – зачастила мать, в исступлении молотя кулаками по багажнику, пытаясь воззвать к моей совести. Но моя совесть была в глубокой заднице, куда я ее отправил, чтобы осуществить задуманное, прекрасно понимая, что она помешает мне решиться на побег. Я судорожно пытался вставить ключ зажигания, но мои ладони вспотели, и он все время норовил выскользнуть из рук. Наконец, я справился с волнением, машина глухо заурчала и рванула с места. В зеркало заднего вида я видел, как Дебора побежала за машиной с перекошенным от злости лицом, что-то крича мне вслед, но потом ее неожиданно повело вбок и она, споткнувшись о бордюр, упала. Я повернул на другую улицу, и она пропала из вида.
С силой сжав руль, я утопил педаль газа в пол.
– Думай о Джо, Эдди. Думай о Нью-Йорке, – бормотал я сам себе под нос как заевшая пластинка, переключая рычаг коробки передач. Бросив мимолетный взгляд в боковое стекло, я увидел себя в отражении и ужаснулся: бледный, с синяками под глазами, расцарапанной щекой и с покусанными до крови губами я скорее напоминал голодного упыря нежели Монтгомери Клифта, с которым часто меня сравнивала Джордан. Темные волосы беспорядочно спадали
