аскезою. Отсюда следует вывод, что «нет принципиальной разницы между духовной борь-бою со своими «грехами» (прямой – в первом случае, косвенный – во втором) и самобичеванием, какие бы дикие формы оно ни принимало. Разница – в силе борьбы признаваемого положительным с тем, что признается отрицательным, в ожесточенности ее и во внешних ее проявлениях, то есть в средствах борьбы. Чем интенсивнее дуалистическое мирочув-ствование, чем сильнее ощущается сила зла, тем ярче проявления аскезы. Наоборот, «прирожденная святость», благодать увлечения добром, при которой преодоление зла является не главною целью, а следствием, вторичным эффектом, делают излишними крайние формы аскезы, легкою борьбу со злом, но не устраняют аскезы, потому что для этого надо было бы стереть само различие между добром и злом» (Красавин Л., 1992).
Житие преподобного Антония Великого – основателя отшельнического монашества. Фрагмент
В чем-то Карсавин безусловно прав, недаром мы в житии прп. Венедикта увидим эпизод, в котором он велит одному анахорету снять с себя цепи, которыми тот для умерщвления плоти приковывал себя к скале. Любая крайность часто уводит человека с того пути, на котором он может вступить в Богообщение и обрести личное спасение, и то, что гностицизм был признан ересью Вселенскими соборами, только подтверждает это.
Но нельзя свести монашеские идеалы только к дуализму, подпортившему мировоззрение первых подвижников. Мы не можем сбросить со счетов тот факт, что этими духовно одаренными людьми действительно руководил Божественный Промысл, и что благодаря монашескому подвижничеству нравственное сознание Церкви поднялось на небывалую высоту. На место общепринятого учения о греховных действиях и поведении («убийство, клятвопреступление, воровство, блуд, ростовщичество) монашество поставило свое учение о главных грехах, как могущественных враждебных наклонностях, которые внутренне присущи каждомуу человеку и борьба с которыми должна составлять задачу его жизни.
И тогда слова «брань ваша не против плоти и крови, а против духов злобы поднебесных» приобрели новый смысл и вдохнули новый смысл в аскезу и отречение от соблазнов и грехов этого мира. Мир стал тем, кто отвлекает от этой борьбы, требует служения семье, роду, государству, возбуждает «похоть очей и гордость житейскую». И бегство от мира стало бегством к самому себе, к внутренней свободе от его пут, уходу во «внутреннюю клеть» своей души.
Христианская монашеская аскеза отвергла в своем идеале не физическое тело и материю, из которого оно сотворено. Она отвергла принципы и законы мира, вынуждающие «ветхого» человека жить по дарвинскому закону борьбы за существование, и предложила свой путь – путь обожения плоти и превращения ее в храм Духа Святого.
По сути именно это смещение акцентов борьбы с внешнего врага (дьявола, чужеземца, завоевателя, «плохого» ближнего) на внутренних – страсти и греховные помыслы
