их, доведенные чешским комитетом и представителями Антанты почти до степени большевизма, силой отбирали паровозы у всех нечешских эшелонов; не останавливались ни перед чем.
В силу этого наиболее трудным участком железной дороги сделался узел станции Тайга, так как здесь выходила на магистраль Томская ветка, по которой теперь двигалась самая худшая из трех чешских дивизий – вторая. Ни один поезд не мог пройти восточнее станции Тайга; на восток же от нее двигались бесконечной лентой чешские эшелоны, увозящие не только откормленных на русских хлебах наших же военнопленных, но и награбленное ими, под покровительством Антанты, русское добро. Число чешских эшелонов было непомерно велико – ведь на 50 тысяч чехов, как уже упоминалось выше, было захвачено ими более 20 тысяч русских вагонов.
Западнее станции Тайга образовалась железнодорожная пробка, которая с каждым днем увеличивалась. В то же время Красная армия, подбодренная успехами, продолжала наступление, а наши войска, сильно поредевшие и утомленные, не могли остановить большевиков. Отход Белой армии продолжался в среднем по десять верст в сутки.
Из эшелонов, стоявших западнее Новониколаевска, раздавались мольбы, а затем понеслись вопли о помощи, о присылке паровозов. Помимо риска попасть в лапы красных, вставала и угроза смерти от мороза и голода. Завывала свирепая сибирская пурга, усиливая и без того крепкий мороз. На маленьких разъездах и на перегонах между станциями стояли десятки эшелонов с ранеными и больными, с женщинами, детьми и стариками. И не могли двинуть их вперед, не было даже возможности подать им хотя бы продовольствие и топливо. Положение становилось поистине трагическим: тысячи страдальцев русских, обреченных на смерть, – а с другой стороны десятки тысяч здоровых, откормленных чехов, стремящихся ценою жизни русских спасти свою шкуру.
Командир Чешского корпуса Ян Сыровой[8]уехал в Красноярск, их главнокомандующий, глава французской миссии генерал-лейтенант Жанен сидел уже в Иркутске; на все телеграммы с требованием прекратить преступные безобразия чешского воинства оба они отвечали, что бессильны остановить «стихийное» движение. Вскоре Ян Сыровой принял вдобавок недопустимо наглый тон в его ответах, взваливая всю вину на русское правительство и командование, обвиняя их в «реакционности и недемократичности».
В эти дни ноября 1919 года наступило самое тяжелое время для русских людей и армии; все ее усилия и подвиги за весну, лето и осень 1919 года были сведены преступлениями тыла на нет. Заколебались уже и самые основания здания, именовавшегося Омским правительством. Выступила наружу тайная, темная сила, начали выходить из подполья деятели социалистического заговора. Сняли маски и те из них, которые до сей поры прикидывались друзьями России. Среди последних оказались, кроме руководителей чехословацкого воинства, также в большинстве и представители наших «союзников». К концу ноября все это объединилось к востоку от Красноярска, образовало свой центр в Иркутске и начало
Сыровы Ян, р. в 1888 г. Офицер австрийской армии, поручик, командир 2-го полка Чехословацкого корпуса. В белых войсках Восточного фронта; командир группы, полковник, с августа 1918 г. командир Чехословацкого корпуса, до 4 февраля 1919 г. командующий войсками Западного фронта, генерал-майор (с августа 1918 г.). В эмиграции в Чехословакии, начальник Главного штаба, затем генеральный инспектор армии, осенью 1938 г. премьер-министр. Умер в 1971 г.
