занимался казнокрадством и разворовыванием земельных владений, а главную свою работу – военную службу – перестал должным образом исполнять. «Бояре и воеводы… от службы учали удалятися и за православных крестиян кровопролитие против безсермен и против Латын и Немец стояти не похотели» – здесь, очевидно, речь идет о разгроме армии Шуйского и о пассивных действиях прочих воевод на литовско-ливонском фронте. А когда государь изъявил желание «понаказати» виновных, «…архиепископы и епископы и архимандриты и игумены, сложася з бояры и з дворяны и з дьяки и со всеми приказными людьми, почали по них… царю и великому князю покрывати». Не видя выхода из этой ситуации, государь «…оставил свое государьство и поехал, где веселитися, иде же его, государя, Бог наставит». Столичный посад получил от государя письмо совершенно иного содержания. На посадских людей, говорилось там, «…гневу… и опалы никоторые нет». Это была откровенная угроза Церкви и служилой аристократи взбунтовать против них посад, повторив ужасный мятеж 1547 года. Видимо, угроза оказалась действенной (к тому же посад проявил активность – «биша челом» митрополиту о возвращении Ивана Васильевича на царство). В итоге из Москвы в Александровскую слободу поехала огромная «делегация», состоящая из архиереев, «думных» людей, дворян и приказных. В ее составе были посланцы митрополита Афанасия – архиепископ Новгородский и Псковский Пимен, Чудовский архимандрит Лев-кий, а также виднейшие аристократы – князья Иван Дмитриевич Бельский и Иван Федорович Мстиславский[17]. После долгих уговоров и «молений… со слезами о все народе кре-стиянском» делегация добилась от государя обещания вернуться на царство. Но при этом Иван Васильевич выторговал себе право разбираться с государственными делами, «…как ему государю годно», невозбранно казнить изменников, возлагать на них опалы и конфисковывать их имущество. Иными словами, он добился того, чего и желал: получил карт-бланш на любые действия от Церкви, до сих пор отмаливавшей тех, кто должен был подвергнуться казням; ему достался также карт-бланш от служилой аристократии, до сих пор сохранявшей значительную независимость по отношению к государевой воле[18]. Весь этот политический театр одного актера того стоил!
До наших дней не дошло самого указа о введении опричнины. Однако летопись приводит подробный пересказ его содержания. Для верного понимания того, что именно и с какими целями вводилось по воле государя Ивана Васильевича, следует прежде всего ознакомиться с этим документом.
«Челобитье… государь царь и великий князь архиепископов и епископов принял на том, что ему своих изменников, которые измены ему государю делали и в чем ему государю были непослушны, на тех опалы свои класти, а иных казнити и животы их и статки имати[19]; а учинити ему на своем государьстве себе опришнину, а двор ему себе и на весь свои обиход учинити особной, а бояр и окольничих и дворецкого и казначеев и дьяков и всяких приказных
Приятно осознавать, что митрополит Афанасий сохранил лицо, не пожелав лично участвовать в этом балагане.
18
Продолжение Александро-Невской летописи // Полное собрание русских летописей (далее – ПСРЛ). Т. 29. М., 1965. С. 341–344; Таубе И., Крузе Э. Послание гетману земли Лифляндской Яну Ходкевичу // Иоанн Грозный. Антология. М., 2004. С. 391–393. Отчасти подтверждается и другими источниками. Впрочем, Шлихтинг сообщает, что перед отъездом из Москвы Иван IV не поднимал в беседах с церковными иерархами и аристократией вопроса о ненависти и измене, но, напротив, высказал желание удалиться от власти из-за пресыщения ею и ради монашеской жизни.