Стихи. Владимир Набоков

      Я видел смерть твою, но праздною мольбой

      в час невозможный не обидел

      голубогрудых птиц, дарованных тобой,

      поющих в памяти. Я видел.

      Я видел: ты плыла в серебряном гробу,

      и над тобою звезды плыли,

      и стыли на руках, на мертвом легком лбу

      концы сырые длинных лилий.

      Я знаю: нет тебя. Зачем же мне молва

      необычайная перечит?

      «Да полно, – говорит, – она жива, жива,

      все так же пляшет и лепечет».

      Не верю… Мало ли что люди говорят.

      Мой Бог и я – мы лучше знаем…

      Глаза твои, глаза в раю теперь горят:

      разлучены мы только раем.

      Как затаю, что искони кочую,

      что, с виду радостен и прост,

      в душе своей невыносимо чую

      громады, гул, кишенье звезд?

      Я, жадный и дивящийся ребенок,

      я, скрученный из гулких жил,

      жемчужных дуг и алых перепонок, —

      я ведаю, что вечно жил.

      И за бессонные эоны странствий,

      на всех звездах, где боль и Бог,

      в горящем, оглушительном пространстве

      я многое постигнуть мог.

      И трудно мне свой чудно-бесполезный

      огонь сдержать, крыло согнуть,

      чтоб невзначай дыханьем звездной бездны

      земного счастья не спугнуть.

      Посланный мудрейшим властелином

      страстных мук изведать глубину,

      тот блажен, кто руки сложит клином

      и скользнет, как бронзовый, ко дну.

      Там, исполнен сумрачного гуда,

      средь морских свивающихся звезд,

      зачерпнет он раковину: чудо

      будет в ней, лоснящийся нарост.

      И тогда он вынырнет, раздвинув

      яркими кругами водный лоск,

      и спокойно улыбнется, вынув

      из ноздрей побагровевший воск.

      Я сошел в свою глухую муку,

      я на дне. Но снизу, сквозь струи,

      все же внемлю шелковому звуку

      уносящейся твоей ладьи.

      Знаешь, знаешь, обморочно-пьяно

      снилось мне, что в пропасти окна

      высилась, как череп великана,

      костяная, круглая луна.

      Снилось мне, что на кровати, криво

      выгнувшись под вздутой простыней,

      всю подушку заливая гривой,

      конь лежал атласно-вороной.

      А вверху – часы стенные, с бледным,

      бледным человеческим лицом,

      поводили маятником медным,

      полосуя сердце мне концом.

      Сонник мой не знает сна такого,

      промолчал, притих перед бедой

      сонник мой с закладкой васильковой

      на странице, читанной с тобой…

      В каком раю впервые прожурчали

      истоки сновиденья

Скачать книгу