ней!) позволил Германии завладеть богатым военно-промышленным потенциалом одной из самых индустриально развитых стран Европы. Историк Н.В. Павлов комментирует: «Промышленность Чехословакии, в том числе и военная, была одной из самых развитых в Европе. Заводы “Шкода” с момента Германской оккупации до начала войны с Польшей произвели почти столько же военной продукции, сколько произвела за тот же период вся военная промышленность Великобритании. Чехословакия была одним из ведущих мировых экспортеров оружия»[30]. Ресурсы, пригодные для усиления своей военной мощи, Германия в изобилии находила и в других покоренных ею странах.
Проводя эти аншлюсы и аннексии, гитлеровская Германия пристально следила за реакцией столпов европейской политики: «экспериментально» выясняла границы дозволенного. Но таковые не обнаруживались, и, значит, можно было «шагать» дальше.
Сам фюрер признавался в беседе с Раушнингом, что «борьба с Версальским договором – это только средство, а не цель моей политики». Думаю, он не лукавил: его амбиции были неизмеримо масштабней. Но какую именно цель он имел в виду – расширение «жизненного пространства» за счет России? Это казалось логичным, и Раушнинг прямо у него об этом спросил. Гитлер возражать не стал, но ответил уклончиво: «Советская Россия – это очень трудно. Вряд ли я смогу с нее начать».
Как видите, в том, что это случится, он сомнений не оставлял, но – как-нибудь потом. Почему ж не сразу? Он опасался, что в такой конфликт может вмешаться «Запад», те самые версальские обидчики, – не ради того, конечно, чтоб защитить Россию, а чтобы сломить Германию, извечную соперницу. Тем диктовался его следующий шаг: устранить «угрозу с Запада». Раушнинг был поражен: «”Вы всерьез собираетесь выступить против западных государств? ” – спросил я. Гитлер встал как вкопанный. “А зачем же мы вооружаемся? ”»
Установить контроль над всей Европой, лишь бряцая оружием, было невозможно, да фюрер к тому и не стремился. Возрождение воинственных имперских амбиций после поражения в Первой мировой войне было стержнем его программы, когда он рвался к власти, поэтому в генералах, недовоевавших в Первую мировую, он видел главную опору своего режима. Генералы же его поддержали (при всех сомнениях и оговорках) по той причине, что ощутили: приходит их время. Между тем ожидание большой «работы», к которой они чувствовали свое призвание, затягивалось, и они уже изнывали от безделья, как боевые кони в стойлах. Для начала большой войны не хватало лишь повода – ну, так нацисты создали и повод, устроив провокацию на границе с Польшей. Эту страну, впрочем, Гитлер серьезным противником не считал: «Я могу разделить Польшу в любое удобное для меня время и любым способом», – похвалялся он, разговаривая с Раушнингом. Немного лет прошло, и подтвердилось, что это было не пустое бахвальство: счел время подходящим – и Польши не стало. При этом, однако, произошла та дестабилизация геополитической системы, которой Европа так боялась. Балансировать
