не признавших его власть и вынудив последних к капитуляции.
Подчинив туркмен, Мухаммед Рахим возомнил, что отныне он в состоянии бороться с Россией. Неудача походов на Хиву князя Бековича-Черкасского в 1717 году и Перовского в 1839 году, зыбучие пески и безводные пустыни, отделявшие ханство от остальной Азии, вселили в него уверенность в своей недоступности, а значит, и в безнаказанности. Поэтому Мухаммед Рахим начал пакостить России, разрешив нападения на наши купеческие караваны и захват купцов. Пленных волокли в Хиву, где продавали на невольничьем рынке. Причем главным покупателем являлся сам хан…
Все недовольные наступлением мира и спокойствия в Средней Азии разбойники и проходимцы стекались тогда в Хорезм, находя там приют и понимание. Говоря современным языком, Хива стала центром регионального торгового терроризма и криминала. Разумеется, никакая уважающая себя держава, а тем более такая великая, как Россия, терпеть у себя под боком такое уже не могла.
Но Хива была слишком твердым орешком, чтобы попытаться ее раскусить без должной подготовки. Поэтому Кауфман вначале разобрался с более близкими и доступными Бухарой и Кокандом, а затем обеспечил свой левый фланг и тыл занятием Кульджи и мирными отношениями с Кашгаром. Только после этого генерал-губернатор Туркестана обратил свой взор на далекую Хиву.
Еще по приезде в Ташкент, в ноябре 1867 года, генерал-адъютант фон Кауфман написал двадцатилетнему хивинскому хану письмо, в котором известил о своем назначении, о своих полномочиях вести переговоры с соседними ханами, объявлять войну и заключать мир.
С письмом поехал казахский султан Давлет Бушаев. Удивительно, но Мухаммед Рахим воспринял это письмо как заискивание со стороны Кауфмана и принял высокомерный тон. У Бушаева было отобрано оружие, и к сакле его приставлен охранник – личный палач хана, явный признак близкой расправы! Скорее всего, для верного казаха все закончилось бы печально, если бы в Хиву не пришло тогда известие о высадке в Красноводске отряда полковника Столетова. Впрочем, Бушаев все равно просидел в зиндане долгих три месяца. После этого его отправили обратно. На письмо Кауфмана занятый соколиной охотой хан так и не ответил. Вместо него это сделал его первый министр, что во все времена являлось вопиющим унижением.
Кроме того, сам ответ превзошел всякую меру хамства. Хивинский кушбеги (первый министр) писал: «Каждый государь владеет своей землей и народом, издавна ему подвластным, и войско его не должно переходить границы, нарушая этим мир. Однако же, выражение ваше, что обе стороны Сырдарьи принадлежат вашему управлению, похоже на нарушение прежних договоров, так как южная сторона Сырдарьи принадлежит нам… Если на южной стороне Сырдарьи разбойники будут беспокоить караваны, то усмирение их мы берем на себя, а если будут нападать по ту сторону Сырдарьи, то это уже ваша забота».
Кауфман был человеком умным, поэтому к выходке хивинского хана отнесся спокойно. Удивило генерал-губернатора другое. Ознакомившись с ответом,
