его вскричал:
– Извозчик, стой, поворачивай правей, ишь какие огни светят вон у этого большого дома! Подъезжай туда скорей, это должно быть трактир!
Артемий встрепенулся, сани подкатились под освещеные окна – он вглядывается – и что ж бы вы думали? Четыре местные церковные свечи в высоких посеребренных подсвечниках, обвитые чёрным крепом, стояли симметрично около розового, богато украшенного серебряными бляхами гроба, а в нём лежала… Он узнал ее, несмотря на мертвенную бледность лица и уст, некогда дышавших весеннею теплотою жизни – она как будто только рассталась с жизнью: какая то неземная полуулыбка сияла на лице её, руки прижимались к груди… и покоились на застывшем уже сердце. Артемий в горячке чувств забился в окно…
Сопутник схватил было его за плеча жилистыми руками, своими; но он с невероятною силою вырвался из его рук и пустился к Каменному мосту… Куда делся – Бог весть!
Даже Квартальный Надзиратель тамошнего квартала не мог дать отчета начальству своему о пропавшем молодце.
Что сделалось с Агашей? Старухи Замоскворечного околотка – тайком говорили друг другу, что муж её был лакомый кровопийца и уже из трёх жен высосал жизнь… это составляло его свирепое удовольствие. Догадывайтесь сами, что было причиною смерти её.
И Тихон Сысоевич сказал мне о ней неудовлетворительно.
Одно несчастье влечет другое.
Пословица, писанная опытом в свиток жизни.
– Ну, старуха, полно тосковать! – говорил Гур Филатьич, перебирая пуки ассигнаций, жене своей; повязанной траурным платком. – Посмотри-ка сколько выручки получал я сегодня только за один месяц! Утешься: мы положим их к старому приобретению. Слава тебе, Господи, ныне же отслужу молебен своему патрону!
– А завтра панихиду в память покойницы: завтра девять дней Агаше… Ох, мои родные, тошно жить па свете… сгибла ты, моя крошечка, мой голубчик беленький, – говорила плачущая Матрёна Андроньевна, всплеснув руками.
– Смотри-ка, жена, – перервал ее Гур Филатьич, продолжая заниматься своим делом и вытаскивая красную бумажку из целого пучка: – ведь это фальшивая… я узнал её по осязанию, да я её сбуду с рук…
– И полно, Гур Филатьичь! Как ты Бога не боишься, что хочешь обманывать людей из-за таких пустяков; послушай меня хоть однажды: брось её.
– Ну, пожалуй, ин быть так! – нехотя произнес Гур Филатьич, свёртывая ассигнацию трубкой.
Близ него топилась печь: он лениво швырнул в неё бумажку.
Быстро охватило её пламя, втянуло в жерло печки – и только что замелькали розовые искорки на пепле.
– Хозяин! Федул Панкратьич прислал к вам что-то! – послышался голос из-за двери.
– А, слава Богу, знать он прислал Агашино приданое! – радостно произнес Гур Филатьич, поспешно сунул деньги свои под шапку и вышел из комнаты, сопровождаемый
