массы, как развлекаются их вожди! Ничего общего с пролетарским досугом, который воспевается в брошюрах Наркомпроса!
Сияют люстры, звенит посуда с царскими вензелями, а между столами скользят величественные официанты, некогда прислуживающие императорскому дому. Старики выполняют свои обязанности с брезгливой отчуждённостью: их новые клиенты не стоят тарелок великих князей.
Единственный на всю Москву джазовый оркестр играет популярные на Западе мелодии – это делается для того, чтобы произвести хорошее впечатление на иностранцев. Но подвыпившим гостям хочется экзотики – революционных песен и цыганских романсов. «Аллилуйю» они и дома послушать могут.
На банкетах ко мне то и дело подсаживаются прекрасные дамы – причем каждый раз разные: блондинки и брюнетки, худенькие и полные… То же самое делается в отношении всех остальных корреспондентов: чекисты явно пытаются выяснить, каковы наши вкусы.
Зайберт подсмеивается надо мной:
– Ну будьте человеком! В ОГПУ уж и не знают, кого вам предложить. Если вы будете упорствовать, однажды вам пришлют милого отрока.
Сам-то он с удовольствием знакомится со всеми подряд.
В СССР напрочь отсутствует культ любви. Рыцарей перебили или выгнали из страны, и в обществе царят патриархальные нравы: наверху женщина является символом успеха – вроде медали или наградного оружия, а внизу на нее смотрят как на трудовую единицу, которая должна быть здоровой, выносливой и политически грамотной.
Иногда я возвращаюсь домой с очередной светской попойки, и на меня наваливается тоска: «Господи, чем я тут занимаюсь?»
Галя встречает меня на пороге и деловито докладывает, что она сделала по хозяйству. Потом с гордостью показывает какую-нибудь рамочку или расписную бутылку, купленную на аукционе: «Правда, красивая штука?»
Мы стоим посреди комнаты: я жду, когда Галя отправится домой, а она все надеется, что я предложу ей остаться. Разумеется, я сдаюсь первым:
– Мне надо поработать.
Галя кивает, вздыхает и уходит, тихонько притворив за собой дверь.
В моей родной стране запрещено писать правду. Если меня поймают на ней, как на воровстве, отвечать придется всем – Гале, Вайнштейну, тетушкам на телеграфе и прочим добрым людям, которые ежедневно помогают мне.
Самое обидное, моя правда никому не нужна и за границей: по статистике американцы все меньше интересуются международными новостями. Еще несколько лет назад под сообщения из-за рубежа выделялось 9 % печатных площадей, а теперь только 2,5 %. И это на все страны, включая Англию, Германию, Японию и Китай, в которых Америка заинтересована куда больше, чем в СССР.
Замкнутый круг: читателям неинтересна Россия, потому что они ничего о ней не знают, а я не могу им ничего рассказать, потому что правдивую и злободневную статью
