невзгодами. – Ничего ведь?
– Ничего, – соглашается Мэри Пэт. – Ничего не поделаешь.
Это неизменная присказка в любой беседе, с редкими вариациями вроде «такие дела» и «бывает».
Они бедные не потому, что якобы не стараются, не трудолюбивы и не заслуживают лучшего. Мэри Пэт не знает в Южке вообще и в Коммонуэлсе в частности никого, кого нельзя назвать трудягой. Эти люди носят десятитонные грузы, будто весят они не больше мячика для гольфа, и день за днем выдают неблагодарным, несносным боссам десятичасовую норму за восьмичасовую смену. Нет, можно дать руку на отсечение, бедны они не от недостатка старания.
Бедны они оттого, что количество добра в мире ограничено и им его просто-напросто не досталось. Если добро не падает на тебя с неба, не находит тебя в поисках, к кому бы прицепиться, – ни хрена ты с этим не сделаешь. Людей в мире очень много, а на всех добра не хватает, так что ты либо оказываешься в нужном месте в нужное время – ни секундой раньше ни секундой позже, – либо всё, поезд ушел. И тогда…
Ничего не поделаешь.
Такие дела.
Бывает.
– Ну и как тебе жаркое? – спрашивает Тина, отхлебнув пива.
– Вполне.
– Говорят, испортилось. – Тина оглядывает заведение. – Как и всё вокруг в последнее время.
– Да не. Сама попробуй.
Собеседница меряет Мэри Пэт долгим неприятным взглядом, словно та предложила ей сжечь бюстгальтер или совершить еще какую-нибудь выходку.
– И зачем мне его пробовать?
Мэри Пэт видит в ее глазах темные омуты. Похоже, до ее прихода Тина пила что-то покрепче пива.
– Ну не хочешь, не пробуй.
– Да не, я понять хочу.
– Чего понять?
– Понять – какого хера, – говорит Тина. – Какого хера ты пихаешь в меня свое рагу?
– Это не рагу, – Мэри Пэт чувствует, как начинают гореть лицо и шея, – а жаркое.
– Не прикидывайся, будто не понимаешь, о чем я. Все ты, на хрен, понимаешь.
– Это, – Мэри Пэт с трудом удерживается, чтобы не ткнуть Тине пальцем в лицо, – старое доброе жаркое. Ничего необычного в нем нет.
– Ну так и жри сама.
– Спасибо, уже съела.
– А какого хрена ты ко мне с ним пристала?
– Я к тебе не приставала, Тина. – Мэри Пэт сама поражается, насколько измотанно звучит ее голос.
Приятельница уже набычилась, бешено задышав, но тон Мэри Пэт будто отрезвил ее. Она откидывается на спинку стула и шумно затягивается «Парламентом».
– Я чё-то сама не понимаю, что говорю.
– Ничего страшного. Бывает.
Тина трясет головой:
– Я просто вне себя и не понимаю почему. Вот кто-то мне сказал… даже не помню кто… кто-то… что жаркое здесь не такое, как раньше. Я вообще выпала: «Нет,
