style="font-size:15px;"> Спешившийся разведчик привязал к тополю лошадку саврасой масти, таких же простых кровей, как он сам. Козырнул и, стащив не вполне чистые матерчатые перчатки, со всеми поздоровался. Сперва поцеловал в заалевшую щёчку молодую жену, затем по-дружески приветствовал Лену, после чего, отдавая дань сединам, церемонно поклонился дезинфектору. Ему же вручил увесистую торбочку.
– Гордей Филиппыч, дорогой, спроворьте перекусить. С подъёма маковой росины во рту не было.
– Гордею Филипповичу нездоровится, позволь я, – спустилась ступенькой ниже Михеева.
– К тебе, красавица, штабс-капитан направляется из офицерской. Возле пруда я его обошёл. Фамилии не вспомню, недавно из госпиталя вернулся. Как же его, чертяку? Ну, на гитаре он славно бренчал тогда под Белгородом в селе этом, как его… Ряжском, песни пел… в августе…
– Поняла о ком ты, Алёша, – кивнула Михеева. – Маштаков.
– Память у тебя, Лиса! – поручик восхитился.
– А с чего ты взял, что он ко мне идёт? Зачем?
Вопросы остались без ответов, потому как Жанна увлекла своего благоверного вглубь коридора, к спаленке. На войне следовало рачительно относиться к каждой минуте медового месяца.
– Эвон марширует. Да нарядный какой! – дезинфектор из-под ладони обозревал дали.
Огибая лужи, приближался офицер в сшитой по фигуре светло-серой шинели, полы которой крыльями разлетались от быстрой ходьбы. Завидев на крыльце Лену, он заулыбался, отчего его исхудалое лицо помолодело.
– День добрый! Неужто меня встречаете? – сквозь надтреснутую хрипотцу прорвались трогательные нотки.
Маштакова беспокоила старая рана на шее. Грязный бинт, махрившийся обрывками ниток, контрастировал со щёгольской шинелью, украшенной многими цветными нашивками, в том числе красно-чёрным ударным углом на правом рукаве.
Лена хорошо помнила этого штабс-капитана, пытавшегося приударить за ней на одной вечеринке. Бывшая курсистка блюла себя строго, в связи с чем очередной воздыхатель ретировался не солоно хлебавши. В сердце девушки Маштаков не запал, однако в нём, заурядном внешне, присутствовала непохожесть на других офицеров, нечто не от мира сего.
Штабс-капитан проследовал за сестрой в просторную комнату, служившую одновременно смотровой, перевязочной и операционной. Раздевшись до нижней рубахи, уселся на табурете у окна. Михеева ножницами разрезала повязку и без промедления оторвала прилипший к ранке бинт.
Сообщила ободряюще:
– Кровит совсем немного, отёк есть, но небольшой. Уплотненьице, краснота. Натёрли воротником, а перевязками пренебрегаете.
Маштаков, застеснявшийся своего несвежего белья, не смел поднять глаз на хлопотавшую вокруг него статную сестру.
– Это самое, у куртки ворот жёсткий. Специально вот в парадную шинель переоделся, она, вроде, не так терзает.
– А я вообразила, что вы ради меня прифрантились, – заговаривая зубы, Лена обработала
