кричит, пробираясь к выходу, пока Джефферсон ищет глазами что-то решающее его нерешенную проблему.
Он хватает старый деревянный стул и за долю секунды преодолевает то растояние, что ей давалось полминуты. Замахивается и отправляет ей в затылок. Она чуть приподнимает лицо из собственной крови, но Джефферсон повторяет удар и после глухого крика она больше не поднимается. Ослабевает ее рука, протянутая к выходу, и у головы расплывается алая лужица.
Джефферсон подходит ближе, смотрит на нее сверху вниз, ощущая, как в груди зарождается чувство собственного превосходства. Он кладет ботинок на ее проломленный череп, приподнимает ногу и с силой впечатывает в пол. Он смотрит на нее с минуту, остановив поток мыслей и только лишь внимая крови вместе с неоспоримым фактом: она мертва. Затем чувствует легкую слабость в ногах, ослабляет галстук, а через мгновение и вовсе скидывает его на пол. Расстёгивает воротник рубашки и справляется с одышкой.
«Ты убил ее».
Он это сделал, черт возьми. Сделал. Разобрался с ней. И все, что осталось, – закопать ее где-нибудь, и дело с концом. Да, это уже не имеет значения. Он сделал это.
«Ты убил. Ее».
Возможно, он был чересчур жесток, но она была слишком живучей. Умри она несколькими минутами раньше, все было бы проще.
«Ты убил человека».
И обратно уже не перешагнешь. Это был порог. Это конец. Он мог пристрелить ее, и дело с концом, но выбрал удушение. Почему? Стоило ли это ускользающее чувство того, чтобы она так долго страдала? Только сейчас он понимает, что ничего не выбирал. Как и не владел собой минутой ранее.
Подумать только, что она чувствовала, пока в какой-то замызганной животной надежде ползла к выходу. Она наверно и имя свое позабыла в тот момент. А на чем оборвались ее мысли? В ту секунду между первым и вторым ударом, когда она еще тянула руку к двери… Что она чувствовала? Чем так отличалась она от остальных?..
А могла сидеть за ужином с семьей или сидеть у телевизора. Весь город встречал этот обычный будничный вечер, а ей суждено было умереть.
Он никогда не узнает ответов и на половину возникших вопросов. В темноте ее очертания не выглядят так зловеще, вот только кровь чуть поблескивает, да и от запаха этого уже горчит в горле. Джефферсон опускается на колени, затем на пол и поворачивает голову к ее обезображенному лицу. Единственное, что он может различить в темноте, – ее один широко раскрытый глаз, темный и больше не живой.
А ведь когда-то он был голубым, совсем как у Лори Бирн, что сейчас, должно быть, готовится спать или что-то вроде того. Джефферсон отводит мысли в приятное русло, продолжая смотреть в один темный глаз.
А Лори Бирн… сейчас дома с отцом. Собрала свои угольные волосы в хвост и читает любимую книгу. И понятия не имеет о том, что что-то страшное скоро случится и с ней.
25.12.1990 Лори.
