скрижалью не обойдется. И там, в самом деле, уже шуршала трава и проглядывал отсвет бледной луны сквозь черные плетья деревьев. Но только смотрели все они туда зря, нечего им было туда пялиться, поскольку маячил и шагал там уже я, шепча, тихо ругаясь и путаясь во влажной от росы траве. Как раз сейчас мне меньше всего было до них и их поджатых губ. Их осуждающие взгляды были, как новости с того света. Если бы не этот вереск и не увлажненный росой порог, я бы даже не знал, зачем все это. Но они были. И с этим приходилось считаться.
Я встал на пригорке, невозмутимо разглядывая пресловутый сюжет тысячелетий. Ваше мнение очень важно для нас, подумал я. Дальше сюжет словно сошел с мертвой точки.
Пара неких субъектов с животами, стоявшие до того прямо напротив Двери, вдруг начали грузно перебираться через волчьи зубья ограждения. Их очки с линзами крупного достоинства не отрывались от Косяка. Они видели только Его, как видят конечный замысел всех усилий и себя как конечный замысел эволюционного развития. Они шагали, уверенно держа перед собой животы, направляя стопы след в след абитуриенту со скрижалью, и все с завистью смотрели им вслед. У них словно имелось в руке некое поручительство поколений, словно все, что происходило здесь и сейчас, имело задней мыслью именно их и именно их предназначение решало судьбу противостояния, и сейчас оставалось лишь донести эту заднюю мысль куда нужно. Затем что-то произошло.
Мздоимец у Двери даже почти не качнулся. Он даже не обронил своего скучающего выражения, но вскоре один из абитуриентов лежал лицом в траве, а другой, задрав самую широкую часть, перебирался на четвереньках, что-то нашаривая перед собой ладонью. Затем он совсем было настроился тошнить под себя, но его бегом, ухватив за ноги, потащили от Двери как можно дальше. Мздоимец снова скучал. Толпа снова молчала. Было ясно, что, опуская детали, дотянуться до двери нужника можно было только через его труп. Настроение толпы изменилось. Она больше не стояла, с унынием пялясь на происходящее.
В тот момент, когда в крайнем ряду, устав нависать и хрипло орать, кто-то плюнул, чтобы самым решительным образом начать перебираться через завесь волчьих зубчиков, мздоимец у Двери, ни на секунду не утратив флегматичного настроя, опустился глазами на простертое поле голов, помедлил, после чего уперся рукой себе в пояс, выставляя на свет некий портативный инструмент на ремне.
В инструменте я с удивлением узнал очень специальный автоматик-«кофемолку» при длинной коробке боезапаса и еще более длинном цилиндре глушителя. Вороненый гладкий инструмент угрюмо блестел на свету, не оставляя никаких сомнений в отношении своей боеспособности. Толпа как по команде все вместе отхлынула назад, оставляя у нужника свободное ничем не занятое пространство, забросанное окурками. Когда издали послышались рабочий гвалт, кашель и дробный стук тяжелой походной обуви, все предоставили событиям развиваться естественным ходом.
Пока
