делает вечной, небесной.
Я старался переваривать услышанное, насколько это было возможно в такой ситуации.
– Что же мне теперь делать? – спросил я. – Как жить дальше?
– А дальше, добрый человек, для тебя начнется новый путь.
– Что же это за путь?
– А путь этот без пути! – приглушенно и таинственно поведал Часовня.
– Как же это понять – путь без пути? – недоумевал я.
– Начало пути – это когда нужно строить вещественные, материальные храмы, чтобы были стены и ученик в них возрастал и мужал. На это время дается и карта, и указания, куда идти, что и как делать. Но как вырастет ученик – стены ему более не нужны, начинается путь без карты, без стен, без указаний. И тогда приходит пора строить внутренний, духовный, так называемый себенский храм! – торжественно проговорил Колоколица.
– Вот-вот, – вторил ему Часовня. – Вещественные храмы ты научился строить, теперь учись строить духовные – в сердце и в душе своей. Это и есть путь без пути.
– А строить храм в душе своей, – подхватил Колоколица, – куда сложнее, нежели из бревен или камня. Люди-то научились материальному строительству, а вот духовному еще нет. Не всякому под силу такое, но дело это самое главное и важное. Ибо Господу разве постройки ваши нужны? Разве украшения и подношения? Нет! Ему любящие сердца ваши и светлые души нужны – вот что ждет Создатель от людей.
Эти наставления странных старцев настолько поразили меня своей простотой и глубиной, что я не решался что-либо сказать. Их слова будто пелену с глаз моих сбросили и обнажили то, над чем я так долго и мучительно бился.
– А мне уж стало думаться, что, может быть, Всевышний наказал меня. Ведь я так любил вас, а у меня отняли это, – вымолвил я. – Больно это. Очень.
– Не наказывал тебя Господь, – мягко и ласково произнес Часовня. – А выталкивал тебя на новый путь, в новую жизнь. А боли твои и страдания – это боли нового рождения. Женщина в родах стонет и плачет, а потом рождается жизнь – жизнь подлинная, светлая, божественная. И твоя боль, Владимир, – боль потуг, которые выталкивали тебя из прежней утробы в жизнь без рамок, стен, оболочек, в жизнь, где между тобой и Всевышним уже ничего не будет стоять. Где ничто не будет препятствовать воспринимать Его непосредственно.
– Радоваться ты должен! – улыбнувшись, воскликнул Колоколица. – В новую жизнь родился, а он на́ тебе – горюет!
– Так как же понять самому-то было? – защищался я, а внутри что-то уже ожило и забило еще маленьким, но все-таки родничком надежды.
– Ничего, ничего. Жизнь твоя только начинается, – торжественно заключил Часовня. – Ждет тебя впереди такое счастье и праздник, что и представить себе не можешь!
– Так что же мне делать, старцы, скажите! Не томите, – умоляюще спросил я.
– Сказали мы тебе все, что нам надобно было сказать тебе, Владимир. О большем нас не спрашивай. Пора нам, – засобирался Часовня.
– Ну хотя бы одно словечко! – взмолился
