коня на закат солнца – в Тюмень уедешь, а там через Урал на Волгу иль в Москву, в Суздаль, в Поморье – куда угодно.
По изведанной дороге легче ехать, было бы куда. Мокей подумал, повернул солового коня на восход солнца.
Ларивон помалкивал. Как там ни толкуй, а брат – еретик, древние иконы пощепал, Бога отринул.
Надолго ли расстаются? Кто знает! Может, навсегда.
– Как теперь жить будешь, Ларивон?
Ларивон перекрестился:
– И жизнь и смерть в руце Бога.
Мокей покособочился в седле:
– Богу молись, а за ум берись, скажу. Третьяк с Калистратом прибрали общинное золото, гляди, как бы холопом не стал у Третьяка.
– Холопом не буду.
– Зри за Третьяком. Волк зубастый; хвост – лисицы.
Ларивон понимает: хвост у Третьяка что у лисицы, а пасть зверя.
– Ежли узришь ощеру, шибани по башке да общину на свою сторону перетяни. На новом месте дом поставь о пяти стен, какой был в Поморье. Может, понаведаюсь к тебе на Енисей.
– Дык говорили же: место приглядели не на самом Енисее, а в тайге?
– Тамошнее Енисейским прозывается. Как у нас Поморьем.
– Тако!
– Батюшкин крест золотой сдери с брыластого.
– Духовник он таперича, брыластый, как сдерешь?
– Верижников зуди.
– Неможно. Ересь будет.
Мокей уставился на старшего брата огненным взглядом, да разве прожжешь шкуру Ларивона?
– Рухлядь твою Третьяк не ворошил?
– Эва! У Третьяка своей рухляди много. На пяти рыдванах тащил. Али запамятовал?
– Гляди! Деньги запрячь в землю. Паче того – золото.
Ларивон вытаращил глаза:
– Откель деньги? Золото? Разве батюшка дозволил бы, штоб утаить кусок от общины? В ремне золото носил да в кованом сундучке. Третьяк с Калистратом взяли.
– Дурак! Кругом общипанный. Чем жить будешь? Третьяк общину порешит, и ты в холопах будешь ходить.
И тут же достал из потайного кармашка в очкуре штанов несколько золотых и бумажных денег, припрятанных на черный день.
– Бери! Да чтоб Третьяк не унюхал.
Ларивон запрятал деньги, подумал: ладно ли будет, если утаить от общины?
– Тот барин, Лопарев, к Ефимии льнет?
– Из-за того и батюшка пытал ведьму, чтоб порешить всех одним часом. И барина, и Третьяка, и всех иудов Юсковых. Чрез них пришла напасть. Барин-то у Данилы Юскова живет, а к Третьяку на оглядку ходит. К Ефимии, значит. И пачпорт достала барину от Юсковых, и сговор имели, как порешить духовника да Калистрата в чин возвести.
Мокей долго молчал, раздувая ноздри. Понаведаться бы тайно в общину да захватить барина возле Ефимии, – и одним разом отправить обоих на небеси.
«Озрись, отринь туман тот», – вспомнил Мокей и содрогнулся: как жить
