потом вторую. Блаженная прохлада… Хотелось пить. Нагнулся, и закружилась голова. Просто голоден… Вернулся на скамейку и зажался в самый угол, подобрав под себя ноги. Меня, видимо, боялись, думали, что бездомный, и рядом никто не присаживался. Через какое-то время шум на площади стал затихать, мягкость приближающейся ночи убаюкивала. Живот, сжавшийся с голодухи, отпустило, голова перестала кружиться. Размытый сон тихим шагом подкрадывался на смену усталости. Я изредка вздрагивал и зябко ёжился. Было холодно. Неведомый сон о прекрасном вдруг превратился в кошмар. Меня кто-то тронул за плечо. Я мигом очнулся.
– Эй, парень, ты живой? – раздался женский голос.
Меня вырвали из самой глубины ночи.
– А-а-а!!! Не трогайте меня!!!
– Ты чего орёшь? Ночь же. Не ори!
Я притих.
– Чей ты? Где твои родаки? Потерялся, что ли?
– Я один! Не трогай меня! Отойди… Мне нормально здесь, – добавил на тот случай, если эта идиотка решит допытываться дальше. И вжался в угол скамейки ещё сильнее.
– Ты бездомный, что ли? – с лёгким раздражением спросила она.
– Детдомовский! – Эту фразу я произнёс с неожиданной для себя резкостью и даже гордостью. И тут же отвернулся, закусив нижнюю губу, чтобы не расхныкаться. Заскрёб ногтем по скамье.
– Сбежал, значит? Ну-ну, знакомо… Из какого детдома? Не из Егорьевского?
– Нет.
– Ясно. И как давно сбежал? Сколько уже тут торчишь?
– Недавно, только не трогайте меня! – торопливо предупредил я и притворно потянул носом, будто был простужен.
– Да не трогаю я тебя! Достал… Волнуюсь, может, голодный… Хочешь, накормлю?
– Нет! – выпалил я и тут же об этом пожалел. Прикрыв голову руками, отвернулся.
– Ну и чего ты выпендриваешься? Дальше так будешь сидеть, ждать, пока тебя попрошайничать заставят? Ты что, не знаешь, сколько здесь уродов шатается? Вот честно, поломают тебе ноги и пошлют меж машин ползать. Или на педофила наткнёшься, он тебя в задницу отымеет. Хочешь, да? Идём, говорю, накормлю, поспишь у меня, а завтра ментам тебя сдам.
– Нет! Лучше тут! Не хочу есть! – огрызнулся я. Между тем разбуженный желудок снова заныл, стало подташнивать, я испугался и подставил ладонь ко рту, сплёвывая голодную слюну.
Молодая женщина несколько секунд смотрела на меня, беспризорника, и вдруг расхохоталась:
– Посмотри на себя, ты с собой, что ли, решил покончить? Жизни не знаешь, сидишь здесь, от гордости аж поплохело. Да? Чё, блевать потянуло?
Я отвернулся. Когда же она, наконец, свалит?
– Ладно, давай серьёзно. Как тебя зовут?
– Дима, – сухо ответил я, заметив, как высоко над её головой в чёрном небе белым пятном светит луна.
– Я хорошая, Дим. Не трону тебя. Давай вставай… Не поверю, что жрать не хочешь.
Всё внутри кричало: «Да-да! Хочу… Ну, конечно
