в Москву. Только он маленький совсем был, семь лет, младше Нины Уманской – что он может помнить?
Но мальчику что-то рассказывал папа.
Все люди вспоминают, но только некоторым приходится за это отвечать.
Я удивленно вздохнул и прошептал: «Палаццо». Институт Африки забрался в дом Тарасова, углом замыкающий Большой Патриарший переулок (сколько раз нам придется прочесывать вышеупомянутый переулок и следующие два, но кто тогда знал!); дом построил Иван Жолтовский, повторяя композицию палаццо в Тиене, идя по следу своего любимого Андреа Палладио.
Я подержал на языке неживое, цокающее «палаццо», глядя на узкие окна, на тяжелые глыбы. Угрюмый, обветренный дом. Никакого солнца на зеленых листьях. Только морские бури.
А.А. долго казалось, что наша встреча невозможна, но он переоценил возможности живых людей.
На окне приемной цветными стеклами выложили богоматерь с чернокожим младенцем, араба с факелом и полуголого негра с автоматом ППШ. В витринах демонстрировались шляпы, тапки, коврики и музыкальный инструмент, похожий на миномет. Я перебрал книги на столике («Экономика развитого социализма», «Фронт национального освобождения Алжира», «Сражающаяся Африка»), заглянул во внутренний дворик – там в полной тишине шел снег, занося фонтан и мертвые космы плюща, – и уставился в огромный, как пещера, камин: кто занимал эту комнату в доме Тарасова?
– У вас есть пятнадцать минут. Я так понимаю, для вас скорее важен факт встречи со мной, чем то, что я скажу.
Ах так! Вот и останешься таким, каким я тебя запомнил.
Он выдыхал на меня через стол запах старости. Толстощекий, занудливый, он говорил как слепец, не раскрывая глаз, и схватывался за висок, изображая припоминание; за спиной его стояли барабаны с бахромой и черный от времени пест в ступе.
…Жили мы в квартире посла на Шестнадцатой стрит, рядом со школой, во флигеле… Квартира в шесть комнат, три спальни, комната приемов. Большая прихожая… Американцы жили очень здорово, а мы с отцом ходили каждую неделю в кино. Вы книгу мою еще не читали о проблемах нового мышления? Подарить не могу – у меня ее нет. Поезжайте в институт международных отношений, в киоске там есть, поезжайте, купите и обязательно почитайте!
Отец пришел в наркомат в такое время, когда, сами знаете, смена шла большая… Уманский приходил к нам на квартиру на улице Чкалова, меня брал на колени, жена за ним повсюду, как… как уточка за селезнем! Отец Уманского уважал. И тот его уважал. Я вот не помню, знал ли Уманский по-английски? А вот Литвинова отец не воспринимал. И тот отца не воспринимал.
(Нина! – направлял я его. – Нина!!! – так что он вздрогнул.) Запомнил ее, особенно на каком-то приеме в посольстве. Очень веселились, сидели рядом, и она болтала. Вообще любила на себя обращать внимание.
Потом узнали, что сын какого-то военного, генерала, застрелил ее из ревности. Я впервые столкнулся с таким ужасным явлением, когда кто-то из тех, кого ты знал, убит.
(Ты
