ребята без еды сидят.
– А на Усть-Хакчане у нас что?
– Там посадка идёт. Лиственницу сеем.
Пока тётя Галя тараторит, со стола исчезают кипы бумаг и конторских книг, а им на замену приходит поднос с дюжиной бутербродов из толсто нарезанного батона с маслом и слоем красной икры толщиной с палец. В синие фарфоровые чашки на блюдцах с золотой сеточкой узоров журчит из алюминиевого электрочайника кипяток, а затем щедро – крепкий чай из заварника того же сервиза, что и чашки с блюдцами. Мы набрасываемся на бутерброды, а наша добрая тётя Галя с улыбкой сострадания смотрит на нас тёплым материнским взглядом.
– Ну как, подъели?
– Спасибо, мамуль… то есть, это… тёть Галь, – смутился Лёха.
– Да ладно, ладно! Пусть я буду мамулей. Мне же приятно. У меня три дочери, а сына ни одного, потому вы для меня, мальчишки, словно дети родные, – мама Галя обнимает нас по очереди и провожает к машине. – Домой-то завезти вас, с родителями поздоровкаться?
– Да не, мои на работе.
– Мои тоже. Лёхина мама вместе с моей в детском садике, а наши отцы в одну смену в одной бригаде взрывниками на шахте работают.
– Ну, с Богом, ма́льцы!
– Спасибо, мам Галь!
– Счастливо, мама Галя! – повторяю вслед за другом и я. С того дня мы её иначе и не называли, а через год с удивлением обнаружили, что её теперь всё лесничество так зовёт, даже Иваныч, который её вдвое старше.
Узбекская мечта
– Слава яйцам! Сёдня, как белые люди, в кабине едем! – довольно запел Лёха, когда мы тронулись.
– Урюк! Слышь, Урюк?
– Чё?
– Мы через Старый же поедем? Сверни к магазину, который около базы «Колымснаба».
– Чё, тариться будете?
– Ну, так сам понимаешь! Мы недолго.
– Да мне-то чё? Мне-то всё равно.
– Слышь, Мансур! А жена у тебя есть?
– Скоро будет! Гладкая, белий-белий женщин. С во-от такими сиськами, – Мансур описывает в воздухе две гигантские дуги, изображая на себе женские груди размером от ключиц до пояса, и хорошо ещё, что руки у него не особо длинные. – Всю жисть мечталь жениться на хохлушке, и чтоб бляндинка биль.
– А почему именно на хохлушке? – давимся мы с Лёхой от хохота. – Чем узбечки хуже?
– Чтоб ти понималь, молокосос! Узбечку покупать нада, калым платить. А хохлушки бесплатна!
Мы валимся под сиденье от безудержного смеха.
– А кто такая? Как зовут?
– Э-э-э! Самая красивая по имени! Лю-у-уба! – морщится в блаженной улыбке Урюк. – Шинкаре-е-вич, – мечтательно протягивает, взмахивая узкой смуглой ладонью, смешно морща лоб с одной на оба глаза чёрной бровью.
– Постой! Это не та ли Люба, которая бухгалтерша из шахтоуправления?
– Знаете её, что ли? – как по мановению волшебной палочки, стёрлась улыбка с лица Мансура.
