за внимание», – подумала я.
– Я не могу сейчас взять отпуск, – неловко сказал он и снова замолчал.
Ленкин муж не принадлежал к числу хозяев жизни, таких мужчин я не люблю.
В нашей хирургии у меня полно знакомых. Мне ничего не стоило помочь, и я согласилась.
– Спасибо. – Его голос снова смялся. – Мы вас отблагодарим.
– Глупости! – разозлилась я.
– Извините, – тихо сказал он.
– Извиняю. В понедельник я все сделаю. Не беспокойтесь.
Я положила трубку и пошла домывать квартиру. Я мыла кафель и вдруг подумала – зачем ждать понедельника, можно позвонить и сейчас. Но у меня на руках были резиновые перчатки, мне не хотелось их снимать. Я не позвонила.
«Нужно было все-таки позвонить, – засыпая, подумала я. – Нет, лучше поговорить с завхирургией, так будет вернее».
Я отложила доброе дело на понедельник, потому что так было правильно. Отделение хирургии ходило перед заведующим по струнке.
У больного Самойлова биопсия подтвердила рак прямой кишки. Я не знала, как ему это сообщить, – не люблю приносить плохие вести. Плохие вести оседают на тебе тонким слоем грязи, их трудно отскрести. У Самойлова в палате сидела его жена. Я вышла с ней в коридор.
– Подтвердилось? – шепотом спросила его жена. У нее было бледное лицо и испуганные глаза.
– Да. Требуется операция. Все может оказаться не так плохо. Так бывает. – И я зачем-то добавила: – Часто.
Его жена отвернулась к окну, она тихо плакала. Мне нравились эти люди, они вели себя достойно и скромно, хотя Самойлов принадлежал к хозяевам жизни – он был крупным начальником. Он рассказывал, что начинал с низов, с простого рабочего, и всего в своей жизни добился сам. Самойловы вырастили замечательных детей; сразу видно, их семья дружная и сплоченная. То, что случилось с ними, – несправедливо. Хотя такое бывает несправедливым для всех. Я взяла его жену за руку, та отерла слезы и твердо сказала:
– Будем оперировать в Германии. Никаких денег не пожалеем!
Его жена – маленькая, сильная женщина, мне с ней повезло. Она сама скажет Самойлову все, что нужно.
– Правильно, – улыбнулась я.
Я вышла из терапевтического корпуса, думая, что стало бы лучше, если бы Самойлова уже сейчас перевели в хирургию, и тут вспомнила о Ленке.
– Черт знает что! – разозлилась я на себя.
Я никогда не забываю об обещаниях. Если они невыполнимы, я просто не беру на себя никаких обязательств. Так проще.
Я посмотрела на небо; его заволакивали тучи, обещая дождь. Я была без зонта, и я была должна Ленке Хорошевской и ее мужу.
– Твою мать! – выругалась я.
Развернулась к хирургическому корпусу и направилась в кабинет заведующего гнойной хирургией.
– Что мне за это будет, Зарубина? – поинтересовался Месхиев.
– Ничего, – я улыбнулась.
– Хамка, – ответил он.
В ответ я снова
