часто думал: «Что за мать
Смогла сыночка воспитать,
Которого затем прозвали «дед Мозай»?..»
Когда на ужин хлеб с водой,
С допроса выйдешь сам не свой, –
Тем повезло, кто ноги смог переставлять!
А кто молчит, – всё, тот пропал!
И, получив ударов шквал,
Поймёт, что им хоть что-то надо отвечать!
Тех, кто вопросы промолчал,
«Мозай» с пристрастием пытал
Лишь для того, чтоб Дух в них Русский растерзать…
На тех допросах много раз
Майора я вводил в экстаз,
Принципиально не желая говорить…
Но чем сильней меня он бьёт,
Тем больше зло его берёт
Лишь от того, что Дух не в силах мой сломить…
Он бьёт и самогонку пьёт,
И сухожилья мне дерёт,
Вовсю стараясь во мне Русский Дух убить…
Он думал, что он очень крут!
Пред страхом, что вот-вот убьют,
Иные пленные бегут в глухую ночь…
Но тут кому как повезёт:
Их либо смерть ждёт у ворот,
Либо вмешается Господь, чтоб им помочь…
Мозай все мышцы оторвёт,
Когда поймает тех, кто лжёт, –
Без сухожилий на ногах сбежать не смочь…
Глаза вылазят из орбит,
Когда Мозай по ним долбит,
При этом жажду не дают нам утолить…
Лишь в Духе находя оплот,
Не захлебнёшься ты от рвот,
Что прут из недр, когда начнут тебя лупить…
Мозай сначала бил в живот,
Затем – по почкам… в пах… и в рот…
Чтоб пленный мучился… Но так, чтоб не убить…
Надежда на обмен – как луч,
Который Духом так могуч,
Что помогает тем, кто месяцами ждут…
Поможет тем, кто напролёт
Свободу дни и ночи ждёт,
Когда на пытки и допрос вновь поведут…
Кто, несмотря на боль и гнёт,
В них Силу Духа познаёт,
Когда все стимулы для Жизни пропадут…
Спасла надежда и меня:
В конце сорок восьмого дня,
Когда залечивал я раны на спине,
Нас, вырвав петли у ворот,
Освободил стрелковый взвод,
Нам во всю глотку прокричав: «Конец войне!»
И нас из грязи, нечистот
Переселили на завод,
Где мы отмылись и сожгли тряпьё в огне…
Мозай вновь спасся, а не сдох!
Мне интересно, знает Бог
О том, кто столько зла и горя всем несёт?
Сейчас большой обмен идёт:
За двести наших пленных ждёт
Свобода укров, человек так восемьсот…
Да, если наш
