Ну, ты, блин, даешь! А нас ждут! Две красивые жгучие северяночки! Аппетитные, не могу как! Как булочки ванильные с нашего хлебзавода. Ну, те, по девять копеек, которые ты любишь! И загорелые, как сладкая корочка! Между прочим, ты нам обещал, что вечером закат в море встретим! Смотри, ты обещал! Я Катьке своей сказал, что ты парень-кремень! За базар отвечаешь! Ну, очнулся? Давай-давай, поднимайся!
«Интересно, он заткнется когда-нибудь?» – думал я, разглядывая молодое веснушчатое лицо с рыжим чубом, крупными губами и курносым носом, который все время шмыгал, словно пытался придать вес словам своего хозяина.
Бурный поток непонятной информации озадачивал мой затуманенный мозг. Я по-прежнему не мог сообразить, где нахожусь и что со мной случилось. Последнее, что помнил: резкая боль в груди и темнота. Я что, умер? Да вроде нет. Разве что в ад попал, а этот рыжий – мой персональный демон. Или черт? Кто там, в аду, следит за наказанием и исполнением?
«Жека… его зовут Жека… Женька… Евгений Ступин… Откуда я это знаю, если впервые его вижу? – имя вспыхнуло в сознании сигнальной ракетой. – И врет, парнишка, врет как сивый мерин. Не мог я ему такого обещать. После начала спецоперации погранцы запретили выход в море. Мы даже с рыбалкой на смене завязали от греха подальше. А гражданским и вовсе нельзя… Я еще в маразм не впал, чтобы неизвестному сопляку такое обещать. И северяночки какие-то… Мало мне проблем с Манюней с утра, так еще две нарисовались. Ох, Леха, старый ты черт, седина в бороду, морской конь в ребро! Ничему тебя жизнь не учит!»
Я застонал и сделал попытку подняться. Рыжий все бубнил и бубнил, а я разглядывал комнату ошалелым взглядом.
Вся стена напротив была увешана плакатами, вырезками из журналов и открытками с лицами советских артистов. Была такая серия «Артисты» у матушки моей покойной. Роллинг Стоунз, Квин, Гурченко и Пугачева, Янковский. Многие лица я узнавал, но большинство не вызывали во мне никаких воспоминаний. Странный выбор как минимум. Если не сказать тревожащий.
Я трижды обвел украшенную стену взглядом, пока до меня не дошло, что я вижу. С календаря, сверкающего свежей краской, мне улыбалась проводница почему-то советских железных дорог, и стоял на нем 1978 год. Я тупо разглядывал картину и пытался понять: зачем молодому парню это старье? А как же сисястые, грудастые красотки из «Плейбоя»? Я еще могу понять Роллингов на стене, но Гурченко? Это ж каким извращенцем нужно быть, чтобы…
Мысль я не додумал, бесконечный бубнеж рыжего отвлекал и раздражал.
– Так. Стоп. Угомони свои таланты. Ты кто?
– Ну ты даешь, Леха! – после секундной паузы продолжил парень. – Нет, вы точно бабкиной навозинкой траванулись! Сосед я твой по общаге. Жека. Мы с тобой в одной комнате второй год живем.
– Что за общага? – уточнил я, старательно разыгрывая проблемы с памятью после хорошей пьянки.
Выходило не очень. Но рыжий, походу, то ли был чуток глуповат, то ли доверчив сверх меры. Это ж сколько нужно выпить, чтобы с
