природы и отвергнутой миром людей. И только Фабиан подобно мостику помогал удержаться между двумя берегами. Внезапно её обуял ужас. Что если брат не вернётся? Женится на придворной даме и навсегда обоснуется в Мелхо́ре. Погрязнет в череде светских приёмов и праздников. При мысли о танцах по телу прокатилась нервная дрожь, и букет едва не выпал из ослабевших пальцев. Мириам схватила ртом воздух, подобрала юбку и поспешила обратно в замок.
Она вернулась привычным тайным путём, каким в детстве водил Фабиан. Оправила подол и стряхнула налипшие травинки. Лучи проникали сквозь витражные окна шестиугольной часовни и расползались по своду потолка разноцветными солнечными зайчиками. Тихо ступая по мозаичному полу, Мириам подошла к изваянию Бога Отца – бородатого мужчины с мечом, что занимало главный угол, и возложила ромашку. Следующая, легла у ног распростёршей руки Богини Матери. Мириам оставила цветок у статуи мальчика, играющего на свирели, обошла стоящий в центре алтарь и положила очередной цветок у фигуры девушки, смиренно склонившей голову. Последняя ромашка досталась юноше, изображённому с повязкой на глазах.
– Почему его глаза закрыты? – спросила она как-то старую няню.
– Лукавый Бог слеп, Мириам, – ответила Пиа. – Часто мы совершаем поступки, не думая о последствиях. Зло нередко скрывается под личиной добродетели. Помни об этом.
Она поведала историю, в которой Бог хитрости соблазнил Богиню смирения. В знак верности и любви он уговорил девушку отдать ему голос, чтобы та не могла рассказать об их связи. Но справедливый Бог Отец узнал и нашёл виновного, ослепил и обрёк на вечные скитания. Видя, как тот страдает, милосердная Мать решила помочь и подговорила Бога удачи, чтобы он, игрой на свирели, указал опальному Богу путь домой.
Мириам покинула часовню и со всех ног бросилась в музыкальный зал. Она опаздывала на урок танцев уже на четверть часа. Анибал Лэло: высокий худой танцмейстер, непременно рассердится и наверняка нажалуется матушке. В день её совершеннолетия отец решил устроить бал и специально выписал столичного мастера. Тот был строг, но своё дело знал. Его метод кнута и пряника приносил плоды: пусть Мириам далеко ещё до примы балерины, но движения уже не напоминали болезненные конвульсии. Она же предпочла бы и вовсе обойтись без праздника, но кто её спрашивал.
Проходя анфиладой комнат, Мириам заметила непривычное оживление: прислуга сновала взад-вперёд, суетясь и перекрикиваясь. На улице слышались голоса и лошадиное ржание. Она заглянула в холл, узнать в чём дело, как двери дома распахнулись. На пороге возник высокий мужчина в пыльном плаще и широкополой шляпе, в котором она с трудом признала Фабиана. От субтильного юноши не осталось и следа, он приосанился и раздался в плечах. Светлые волосы приобрели медовый оттенок, подбородок покрывала короткая щетина, лишь в сером взгляде мерцал знакомый хитрый огонёк. Он заметил её, и лицо озарилось, а возле глаз собрались весёлые морщинки.
– Мири? – произнёс он хриплым, низким голосом.
Сердце
