его не хотелось. Каждой своей чертой он напоминал своего брата, а мне нужно было выкинуть его из головы как можно скорее.
Именно поэтому я встала со стула, убрала подушку, спрятала блокнот с корявыми стишками в сумку и двинулась к выходу. Макс тоже резко подскочил с места и буквально ломанулся к небольшой надстройке, через которую мы попадали на крышу.
На месте, где он сидел, остался валяться белый лист.
– Эй, ты забыл! – крикнула я в удаляющуюся широкую спину и нехотя подбежала к лавочке. Ветер едва не вырвал из моих пальцев бумажку.
– Это не моё, – рыкнул парень через плечо и скрылся в темноте.
Потерянная и разбитая, я стояла в одиночестве на крыше, пялилась в темноту тамбура – так мы называли помещение, в котором находилась лестница в дом, – и не знала, что делать.
Всего один взгляд может изменить целую жизнь. Потухшую и бессмысленную. Со мной было так же – от безнадёги перевернула лист другой стороной и застыла.
Потому что там – на белой мятой бумажке – была нарисована я. И это стало первым шагом к моей цели.
Шаг 2
Мне очень понравилось.
Рисунок был пронизан грустью и безысходностью, я на нём смотрела в никуда и грызла кончик ручки – наверняка автор застал меня в тот момент, когда я пыталась написать стихи. Это был скорее набросок, чем полноценное изображение, – корявые штрихи карандашом и только общий контур.
Но мне нравилось.
Наверное, потому, что художник вложил в него душу. Или потому, что общие шероховатости указывали на спешку – наверняка меня рисовали навесу, в неудобной позе, когда пришла «муза». Скорее всего, автор оставил картину на лавочке, а Макс не заметил и сел на него.
В мгновение ока меня захлестнула такая злость на младшего Шошина, что кулаки сжались от несправедливости.
– Не мог свой зад в другом месте бросить, что ли? – бурчала я и разглаживала лист.
Отчего он был помят? Сделал ли это художник? Или… Макс?!
Я быстро спустилась домой под бешеный грохот сердца, осторожно зашла в квартиру, чтобы не разбудить родителей, и сразу же нарвалась на отца. Он стоял в коридоре и покачивался из стороны в сторону, как тонкое дерево на сильном ветру. Мутный взгляд внезапно сфокусировался на мне.
– Где ты была? – жёстко выдавил отец, подошёл ко мне и резко вырвал из рук злосчастный рисунок.
– Отдай, – жалобно проскулила я.
В голове бешеной чайкой билась лишь одна мысль: «Молчи! Молчи! Ни слова! Иначе будет хуже!». Отец вдруг замахнулся на меня рукой, но замер.
Он не смог. В этот раз.
– Хватит шляться по ночам, – то ли провыл, то ли прорычал отец, смял рисунок и со злостью бросил в меня.
Я не двигалась. Замерла и боялась пошевелиться, даже губы застыли в молчаливом крике. В такие моменты нельзя было привлекать к себе внимание. Потому что отец
