слишком много, а не каждая женщина готова была идти в близость, даже и через продолжительное время. И давала понять это Валееву, который старался сдерживаться, но все равно срывался. И уступившая однажды, навсегда становилась заложницей его божественных ласк и мужской харизмы. И все бы хорошо и дело в любовь, но очень частые его интимные аппетиты отпугивали женщин. Они не выдерживали его мощного сексуального пресса, а Валеев, просто был такой по своей мужской природе. Активный, половозрелый с проявленным сексуальным импульсом молодой человек. А может, они не любили его просто…
Он очень хотел семью, детей, ну не просто так, как Агнесса Яковлевна пыталась ему, чуть ли не с младенчества впихнуть вместе с очередной ложкой супа, что «Начертей любовь эта в семье!». Она серьезным житейским образом считала, что только взаимное честное уважение супругов друг друга и совместный бытовой труд способны создать крепкую настоящую семью. А любовь эта – так, чисто прерогатива отрочества и не более. И все эти сексуальные запросы и потребности не что иное, как соблазны и искушения развратной жизни, а советский человек, как один из винтиков большой красной машины, думать больше обязан о процветании благосостояния общества. И делать все, конечно, во благо светлого коммунизма, где это и будет его первостепенной любовью и заботой о своей семье, о будущем своих детей, которые дальше это будущее двигать будут. А чтобы силы для этого были, то необходимо высыпаться по ночам, а днем – на работу ходить и работать. Поэтому «Начертей любовь эта!» А подростка Илюшу тем временем, одолевали эротические сны, как это бывает часто у нормально развивающихся ребят. Красивые, прекрасные, захватывающие, всепоглощающие, восхитительные, нежные, одурманивающие, сладкие, влажные сны. Илюша подросток реально думал, что он находится в каком – то другом параллельном мире. Ведь там у него была одна и та же девушка, очень соблазнительная, яркая, чистая, светлая, естественная. Никакой пошлости и налета вульгарности. Настолько Илюша с ней в своих ночных снах придавался плотским удовольствиям, что утром его трусы были насквозь пропитаны непроизвольным семяизвержением, и его трясло от полученного физического сладострастия. Он быстро вставал, кое-как, вытираясь, надевал чистые трусы, какую – то спортивную одежду, кеды и выбегал поскорее из дома, чтобы все – таки с глаз родных постояльцев «Начертей любовь эту!» А трусы, которые так предательски могли составить ему дурную славу в глазах Агнессы Яковлевны и других домочадцев, он аккуратно сворачивал и после пробежки хозяйственным мылом застирывал. Ну, а дальше, с общим бельем смешивал, а иногда и сам вызывался все белье в машинку закидывать, чем вызывал всеобщее женское восхищение в своей семье.
Свои прекрасные ночные похождения во снах Илья Петрович и по сей день хранил у себя в памяти. Это был его тайный бесценный ресурс для поддержания своей мужской уверенности, потому как «Начертей любовь эта!», как – будто подкорку мозга ему прожгла. Илья Петрович всю свою жизнь незримо боролся с ней и доказывал, доказывал, что это
