style="font-size:15px;"> – Они собираются закидать его камнями! – воскликнул один из легионеров. – Сбрасывают черепицу с крыши!
Консул велел Серторию не открывать двери всю ночь, но было очевидно, что Гай Марий в первую очередь желал сохранить жизнь трибуна, и, если бы обстоятельства вынудили Сертория нарушить изначальный приказ, он бы не колебался. Он уже приготовился открыть двери, когда услышал крики бросившихся на них наемников:
– Вперед!
Серторий повернулся лицом к Форуму. Наемники пошли на приступ. У ветерана не было времени, чтобы отдать приказ открыть двери, но даже если бы он успел, все ветераны отражали в эту минуту натиск со стороны Форума, и ему пришлось бы отменить свое распоряжение. Он знал, что это отвлекающий прием, но выбора не было: либо его люди отразят нападение, либо погибнут.
Крак.
Сухой щелчок, менее звучный, чем звон черепицы, ударявшейся о бронзовые двери. Эха не было – удар оказался несильным, но точным. Прямо в голову.
В глазах у Сатурнина потемнело. Черепица раскроила ему затылок.
Не потеряв сознания, он принялся медленно падать, раскинув руки, царапая ногтями бронзовые двери Сената, ставшего его тюрьмой, его личной Тарпейской скалой, местом его казни. Тот самый Сенат, против которого он восстал, как некогда сделали братья Гракхи и прочие плебейские трибуны, безжалостно отнимал у него жизнь. Сатурнин, уже мертвый, был всего лишь очередным трибуном, уничтоженным Сенатом, убитым в его здании, во чреве бессмертного чудовища.
Крак, крак, крак.
Все новые куски черепицы разбивались об пол и ударялись в бронзовую дверь.
А затем – приглушенные удары. Куски черепицы врезались в его тело, уже распростертое на полу: в спину, снова в голову, в плечи, в ноги, в руки…
Непрекращающийся дождь смертоносных ударов.
Побивание камнями по всем правилам.
Неумолимое.
Безжалостное.
Смертельное.
– Готово, – сказал один из наемников. – Этого довольно. Уходим сейчас же, во имя Юпитера. И побыстрее.
Долабелла посмотрел на него с презрением, и все остались на своих местах. Он был сенатором, который повелевал ими и платил им, а значит, решения принимал он один. Всем казалось, что плебейский трибун мертвее мертвого, но никто не шелохнулся, ожидая ответа вождя.
– Здесь я решаю, довольно или нет, – сказал Долабелла, глядя на наемника, который взял на себя смелость считать задание выполненным.
Тот склонил голову в знак покорности.
– Что нам делать, славнейший муж? – спросил один из убийц.
– Бросьте в него остатки черепицы, которую мы отломали.
Люди поспешили выполнить приказ.
Десятки крупных кусков черепицы полетели в неподвижно лежащего трибуна, пока его тело не скрылось из виду, погребенное под грудой глиняных черепков.
– Хватит, – сказал Долабелла. – Теперь понятно, какое
