ее мать, просто сидела перед телевизором, и ей было все равно, включен он или выключен. Мать кормила ее и купала, как младенца. И лишь через двадцать восемь дней после того, как Кэрол Джонсон обнаружила Ру Ларсен, прилипшую к тротуару посреди улицы Вязов, девочка наконец заговорила. Она прошептала два душераздирающих слова:
«Где Лили?»
Мать и полиция пытались допросить Ру – сперва мягко, потом жестче, наконец даже отправили к психиатру, – но она наотрез отказалась говорить о том, что произошло в лесу. Психиатр подтвердил, что девочка ничего не помнила, что у нее сделался совершенно растерянный вид, когда ее спросили, что случилось с ее сестрой, и в конце концов диагностировал диссоциативную амнезию.
Когда полиция попыталась отвести девочку на место происшествия, она будто одичала.
Рычала. Царапалась. Дралась. Что угодно, лишь бы вырваться.
Она никогда больше не ходила в тот лес, хотя они с матерью так и остались жить в том же доме в миле от него. Осенью она пошла в четвертый класс и понемногу, как сказала мать, стала оболочкой прежней себя.
После этой фразы мне понадобилось какое-то время, чтобы продолжить читать. Ну конечно, черт возьми, она стала только оболочкой прежней себя! При мысли о том, что пережила эта девочка, о ее травме и последствиях этой травмы у меня все внутри сжалось. Я знала, что значит притворяться нормальной. Не сомневаюсь, школьные годы стали для нее пыткой.
Я нашла ее фотографию в униформе медсестры-психотерапевта медицинского центра Риджлайн. Она улыбалась, но эта улыбка казалась натянутой, а халат смотрелся как маскарадный костюм. Примечательно, что она выбрала именно такую профессию. Многие из нас пытаются залечить свои раны, врачуя других.
В отчете для Чендлера я выделила главных подозреваемых по делу 1980 года. Родители девочек. Одноклассники Ру и Эмбер. Осужденный педофил, живший в Лич-Лейке. Учитель музыки с сомнительной репутацией. У всех было подтвержденное алиби, за исключением отца Ру и Лили, мистера Рольфа Ларсена, железнодорожника, который утверждал, что находился за пределами штата, когда пропала его дочь, но доказать это не смогли. Он занял в моем списке первое место, но я оставила места и для тех, чьи имена пока были мне неизвестны.
Единственное, что показалось мне необычным для нераскрытого дела – это выцветшая желтая наклейка, приклеенная к документам внутри папки, с неразборчивой надписью: «Поговорите с Эрин Мейсон/бухгалтерский учет».
Я проверила телефонный справочник сотрудников. Эрин Мейсон по-прежнему работала в Бюро.
– Я к тому, что только женщины могут выполнять несколько дел одновременно, – уточнил Кайл, войдя в мой кабинет и указывая на груду документов, курток, обуви и пустых пакетов из-под картофельных чипсов. Он принес с собой огромный стакан кофе из соседней кофейни «Магнолия». – Они внимательнее к деталям, организованнее и все такое. В общем, многозадачнее.
Я забрала у него стаканчик,
