style="font-size:15px;"> – Как думаешь, а Корделия была счастлива?
Я вновь ощущаю лед. Корделия старше меня, она уже почти совсем взрослая, больше похожа на Матушку, чем на девочку. Она спит на соседней кровати – по крайней мере, спала, пока не сбежала две ночи назад.
Не думаю, что она была счастлива.
Но знаю, что Фрэнк не хочет слышать этот ответ.
– Она не должна была уходить, – говорю я, не задумываясь, правда это или нет, как не задумываюсь о том, голубое ли небо и мокрая ли вода. Я просто принимаю это как факт. Фрэнк кивает.
– Что она говорила, прежде чем нас покинуть?
Я бросаю взгляд на общежитие девочек раньше, чем успеваю себя остановить.
– Она ведь что-то говорила, – продолжает он, и его слова от гнева становятся острыми.
Я глотаю пыль. Нам нельзя говорить после того, как погаснет свет, но иногда мы нарушаем этот запрет. Я не очень-то хорошо знаю Корделию. Она не родилась здесь, как большинство из нас. Ее привела Матушка несколько лет назад. Она всегда держалась сама по себе, пока не сбежала.
Той ночью, когда свет погасили, она на цыпочках подошла к моей кровати и сказала, что Фрэнк хочет, чтобы она стала Матушкой.
– Тебе так повезло! – воскликнула я, сжав ее руку и с трудом подавив зависть. Все мальчики должны покинуть ферму, когда им исполнится восемнадцать. Большинство девочек – тоже, кроме тех, кого Фрэнк выбирает Матушками. Это большая честь.
– Я не хочу быть Матушкой, – возразила Корделия. В темноте я не видела ее лица, но ее голос был тихим, испуганным, совсем детским. Я похлопала ее по руке и велела:
– Спи. Солнце принесет ответы.
Этим словам нас учили Матушки, и было приятно сказать их девушке старше меня.
На следующий день она сбежала.
Я ничего не отвечаю Фрэнку. Я не знаю, что ответить.
– Ты испытываешь мое терпение, дитя, – жестко произносит Фрэнк. – Что она тебе сказала?
Что-то бурлит у меня в животе. Это чувство кажется мне новым. Я не сразу осознаю, в чем дело: в том, что Фрэнк, наш Отец и Спаситель, обеспокоен. Прежде я видела его только строгим, злым и довольным.
– Она ничего не сказала, – отвечаю я. Это вранье, и по тому, как вспыхивают его глаза, я вижу, что он это понял. Я молюсь, чтобы он только ударил меня. Он еще ни разу меня не бил, но я видела, как он бьет других. Сначала, конечно, больно, но все быстро проходит.
– Снимай платье, – отрывисто лает он.
От ужаса мне кажется, что кожа сползает у меня с костей. Значит, быстро это не закончится. Будет другой вариант. Почему я просто не рассказала о Корделии? Все равно она уже сбежала. Ей теперь хуже не будет.
Я расстегиваю единственную пуговицу у самой шеи. Бесформенный хлопковый балахон падает на землю.
– И белье.
Сестры и Братья уже стоят снаружи. Я не могу представить, как покажусь им на глаза совершенно голой.
Они
