Ересиарх всея Руси. Александр Холин

      Мы не стали скромнее и проще

      под давлением смут и преград,

      лишь по смуглой берёзовой роще

      ветер вздыбил чумной листопад.

      Лишь нахмурилось небо в зените

      и ослабился скрипки смычок.

      Полно, люди!

      Прошу вас, взгляните

      с перекрестья путей и дорог

      на раздольное наше безволье,

      на всеобщую злобу в аду!..

      Где ж тот кот, что гулял в Лукоморье

      по злащёной цепи на дубу?

      Было много цепей и кандалов

      на Руси, да не те всё, не те.

      Но под вонью господ и вандалов

      вновь Россия ползёт в пустоте.

      Нам уже не хватает ни прыти,

      ни ума для тактических драк.

      Вы простите, прошу вас, простите,

      но маньячит немеркнущий мрак,

      но свистит порожняк лихолетья

      в перепутинской патоке лжи.

      Сколько ж нужно России столетий,

      чтоб воскресли и жили Кижи?

      Чтобы Русь моя вновь возродилась

      и оставил её Черномор,

      я надеюсь, что Божия милость

      снова вычертит в небе узор.

      А в столице, в некрополе истин,

      будто истина – мать-перемать!

      И последний берёзовый листик

      по бульварам пустился гулять.

      Остервенение сознанья

      под стать кленовому листу.

      И не изведать красоту

      полёта или полыханья

      меж звёзд в надзвёздном бытие,

      где ничего, есть только слухи

      под стать космической разрухе

      в межзвёздном гибельном вранье.

      Тягучих снов тягучий дым,

      Что б ни случилось, но безвольно

      горит звезда на мёртвом поле,

      где космос вспыхнет молодым,

      но неземным холодным светом.

      Всё это будет ни к чему.

      Мне это ясно потому,

      что космос тоже был поэтом.

      И он, как я, умел гореть

      до взрыва, до испепеленья,

      но те далёкие мгновенья

      не оживить, покуда смерть

      гуляет во вселенском доме,

      где быль и небыль на изломе,

      где сердце начало стареть.

      Как хочется стать неприметной дождинкой,

      упавшей из глаз всеобъемлющей тучи,

      и падать в свободном полёте в долину,

      и знать, что полёт – это самое лучшее.

      Во мне отразившийся солнечный лучик

      увидит бескрайнюю радость полёта,

      и я подарю ему самое лучшее —

      одиннадцать всплесков паденья и взлёта.

      А он мне ответит лучистой улыбкой,

      ведь солнечный лучик – душа твоя нежная.

      И ей под вниманием тучи безликой

      летать непристало по миру безбрежному.

      Искать, есть ли где-то то самое лучшее

      в могучей скале или просто в былинке.

      А я, одинокий, сорвался из тучи,

      мечтая прослыть вековечной дождинкой.