нем сегодня нормальная одежда: темно-синие джинсы и футболку в морском стиле. На волосах нет этого ужасного ободка, они просто аккуратно зачесаны на одну сторону.
До меня вдруг доходит, что я так и не расчесала волосы, а просто собрала их наверх. Потом приходит мысль, что душ я тоже ещё не принимала, и без макияжа, и в, хоть и удобном, но уже старомодном спортивном костюме. Сенсационные новости! Лиза Мещерская появилась на людях не пойми в каком виде, и ей должно быть стыдно, но… мне не стыдно.
– Да.
Невольно я смотрю на губы Матвея и вспоминаю наш вчерашний поцелуй. А вот от этого мне становится совсем неудобно, и мои щеки розовеют. Матвей не может знать точно, что я все помню, правда ведь? Можно сыграть девушку, которая забыла напрочь о прошлой ночи. Но тогда почему он смотрит на меня, улыбаясь краешками губ, а в его глазах появляются веселые огоньки?
Ситуацию спасает Надя, поставив чашку дымящегося кофе передо мной. Я шепчу ей слова благодарности настолько искренне, что у Матвея бровь поднимается вверх.
Мы пьем кофе в тишине, затем Матвей ест яичницу с беконом, а я пытаюсь осилить несладкий йогурт. Головная боль постепенно стихает, и я так рада этому. Только когда Надя уходит по делам в дальнюю часть дома, Матвей интересуется:
– Ты помнишь, что было вчера?
"Вот оно! Начинается!" – проносится у меня в голове, и я всеми силами стараюсь делать непроницаемое лицо.
– Помню, что поехала в клуб. А дальше… провал.
Матвей изучает меня, пытаясь определить, говорю ли я правду. А я тем временем, заканчиваю с йогуртом и поспешно встаю, чтобы трусливо сбежать в свою комнату.
– И ты не хочешь узнать, что было? – спрашивает Матвей, и я отчетливо слышу в его голосе насмешку.
– А что было?
Я останавливаюсь в дверях и поворачиваюсь к нему. Матвей встаёт со своего места и подходит ко мне, оказавшись слишком близко. Можно сказать, он нарушает мое личное пространство. Приходится упереться в стену, чтобы сократить расстояние между нами, но и это не помогает.
– Неужели ты совсем ничего не помнишь?
– Вообще ничего, – отвечаю я, пытаясь сделать свою интонацию как можно более искренней. – Неужели я пила алкоголь?
– Да, – соглашается он, чуть отступая. В его глазах мелькает раздражение. – Неужели можно быть такой глупой и позволять чужому человеку приносить тебе напитки? Ты вообще не знаешь, кто такой Дима, и всё-таки села к нему в машину. Ты понимаешь, что он мог сделать с тобой?
– Да. Я сделала выводы, и такое больше не повторится, – соглашаюсь я и продолжаю: – Но одного я не понимаю. Как можно дружить с таким человеком, как Дима? Значит, ты такой же? Намеренно спаиваешь девушек, чтобы…
– Чтобы что? – прерывает меня Матвей и касается моей шеи, на которой пульсирует жилка. – Неужели ты не помнишь, как я тебя вез домой? – Его пальцы спускаются чуть ниже и наматывают на себя верёвочки от худи. – А что случилось
